— Угощайся.
Он был рад, что сегодняшний ужин пройдет не в одиночестве.
Живой серый комочек выкатился из угла. Блеснули черные бусинки глаз. Мышь совсем не боялась человека-великана. Ведь они были знакомы давно, еще с осени.
Они ели вместе, искоса посматривая друг на друга. Буйвол хлебал безвкусный, но сытный суп, мышь грызла обломок сухаря.
— Дать тебе имя, что ли?.. — спросил у сотрапезницы Буйвол. Помолчал. Пожал плечами. — Но зачем оно тебе?
Он подумал, что разговоры с мышью — это плохой признак. Если так будет продолжаться и дальше, то вскоре он услышит, как мышь отвечает.
Сделалось тоскливо, одиноко.
Где же Малыш? Почему от него никаких вестей? Может, случилось что-то?
Надо, надо еще раз поговорить с тем монахом. Нужно во всем как следует разобраться. Необходимо проверить его рассказ. И если он тот, за кого себя выдает…
А если нет?..
Чему верить? Кому доверять? Если и на себя уже не полагаешься…
— Ладно, — сказал себе Буйвол. — Оставим это.
Он подумал, что разговоры с собой — плохой признак. И решил не думать об этом.
Чтобы развеять тягостные мысли, он стал вспоминать Айхию.
Что влекло его к ней? Он сам не понимал. Порой он не мог восстановить в памяти черты ее лица, но ее образ всегда был с ним. Ее грация, ее жесты. Поворот головы, движения рук, покачивание бедер. Голос, смех. Волосы. Глаза. И мягкие губы… Что в этом было настоящее, что пригрезившееся, что домысленное? Он уже не мог разобраться. Да и не хотел.
Он понимал, что любит ее. Но боялся признаться себе в этом.
Неужели это тоже судьба? Неужели и это — от бога?
Тогда как с этим бороться?
И надо ли?..
Он давно решил — весной, после того как сойдет снег и подсохнет земля, он купит хорошую лошадь и отправится в Мертвую Котловину.
И все же сомнения одолевали его. Он изводил себя вопросами. И мучился, не находя ответов.
Впрочем, кое-что Буйвол все-таки придумал.
Пока же он выжидал…
Мышь убежала, утащив с собой недогрызенный сухарь.
Буйвол, оставив на столе грязную посуду, стал укладываться спать. Он задул светильник, снял с окошка полушубок, бросил его на лежак. Потом прошелся по комнате, проверил запертую дверь, положил рядом с постелью топор, чтобы — случись чего — разом скатиться на пол, ухватиться за длинное топорище. Конечно, это не меч, фехтовать топором невозможно. Зато его удары проломят любой доспех, а обухом можно смять самый прочный шлем… Буйвол зевнул, подумав, что постоянные размышления — это плохой признак.
Он еще походил по дому. Прикрыл печную задвижку, но не полностью — дрова не прогорели как следует, угли мерцали, словно глаза Локайоха. Сел на лежак, стал разуваться. Одежду снимать он не собирался.
Утром в избе опять будет холодно. Дверь покроется хлопьями инея, окно обледенеет, замерзнет вода в бадье.
Зимой в крестьянском доме не разоспишься. Надо вставать затемно, растапливать печь. Только потом можно будет подремать еще немного. Если нет никаких дел. Если сможешь заснуть.
Буйвол забрался под половик, который заменял ему одеяло, накрылся полушубком, прижался спиной к горячей печной кладке.
Утром она остынет. Сделается мертвенно холодной.
Он закрыл глаза. И тотчас поднялись перед ним тени поваленных деревьев, закружились, закачались, ощетинились сучьями. Запрыгал топор, высекая щепу.
— Насмотрелся, — буркнул Буйвол, уже засыпая.
Всю ночь ему снилась Айхия — она топила печь и пекла пироги.
А он спал и все ждал, когда же она его позовет.
Он проснулся совершенно закоченевший. Полушубок свалился на пол, шерстяная рубаха задралась выше поясницы, от остывшей печи веяло холодом.
Буйвол открыл глаза. Прямо перед его лицом сидела мышь, смотрела на него влажными бусинками глаз и тоже дрожала.
— Замерзла? — клацнул зубами Буйвол, выпустив из глотки клок тумана.
Мышь вдруг открыла рот, и Буйвол испугался, что сейчас она что-то все-таки ему ответит. Но мышь только многозначительно зевнула и, мазнув человека хвостом по носу, убежала.
Шлепая босиком по ледяному полу, накинув на плечи полушубок, трясущийся Буйвол подошел к закопченному жерлу печи. Он долго пытался высечь искру — одеревеневшие пальцы не держали кремень. Когда огонь наконец-то разгорелся в печной утробе, Буйвол уже не чувствовал ног.
Набив печь дровами, он возвратился в постель и долго лежал, забравшись под полушубок, с головой укрывшись подобием одеяла, смотря через маленькую щелочку на серое окно и слушая, как гудит пламя. Когда печь наконец-то стала нагреваться, он прижал к ней пятки, ягодицы и плечи и забылся дремотой.
Очнулся он оттого, что по его лицу пробежала мышь. Он сморщился, утерся рукой, открыл один глаз.
— Чего тебе?
Мышь выжидающе смотрела на него.
— Есть хочешь? Ладно, сейчас встану… — поовещал он и снова задремал.
Ему пригрезилось, что он поднялся с лежака, обулся, заправил постель, доел остатки похлебки, с рук накормил своего домашнего грызуна, оделся, взял лыжи, деньги, топор и вышел на улицу.
На улице было лето. Пели птицы, шелестела листва, и возле куста рябины стояла улыбающаяся Айхия и чужим голосом звала его к себе.
Тут он понял, что все это ему снится, и проснулся.
В доме было тепло. Совсем как летом.
Мышь куда-то пропала. Буйвол хотел ее позвать, но не знал, как это сделать. Имени у нее не было, на свист или чмоканье она наверняка не обратила бы внимания.
Он поднялся с лежака, обулся, поправил постель. Взял с шестка теплый горшок с остатками похлебки, вылил в невымытую тарелку, выскреб гущу, набросал сухарей, долго разминал их ложкой. Быстро все съел, думая о тушеной баранине с луковой пережаркой. Потом напился холодной — с острыми льдинками — воды. Положил в затененный угол несколько сухих крошек. Побродил по комнате, разминая закаменевшие мышцы. Подошел к окну, долго дышал на ледяную корку, скреб ее ногтями, тер ладонью. Через протаянную маленькую дырочку выглянул на улицу. Кроме снега, ничего не увидел.
— Пора, — сказал он себе и стал собираться — заправил рубаху, надел полушубок, подпоясался. Сунул в рукавицу две приготовленные монетки. Вытащил из-под лежака объемистую засаленную сумку. Заткнул за пояс топор. Отпер дверь, вынув из скоб деревянный брус засова. Подхватил лыжи.
Еще раз обернулся, осмотрел комнату.
Вроде бы все взял, ничего не забыл…
Он открыл дверь. Поспешно, чтобы не выпускать из дома тепло, шагнул через порог, волоча за собой лыжи, оглядываясь через плечо.
И тут какая-то стремительная тень мелькнула сбоку. В голове что-то лопнуло, и крутящаяся алая мгла заволокла сознание.
Глава 27
Когда он пришел в себя, ему снова показалось, что все случившееся — пробуждение, растапливание печи, завтрак, царапанье обледеневшего стекла, сборы — было сном.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});