— Все так, господин, но племя северцев не станут платить нам дань, если Вольга будет по весне ходить к ним в полюдье. А радимичи уже говорят, что дань прежнюю собрать не смогут, так как варяги сожгли много их лесных общин, который и били пушного зверя, — вернулся сотник к докладу.
— Врут, конечно, — Тармач усмехнулся. — Может одно, ну два поселения и сожгли варяги, больше вряд ли, но радимичи решили преувеличить урон и оставить себе часть того, что наше по праву.
— Вы мудры, господин, — польстил своему командиру пожилой воин.
— Я сын бека, иначе быть и не могло, — не заметил скрываемого сарказма Тармач. — Но ты еще что-то хотел.
— Вы еще и прозорливы, — произнес сотник и немного поморщился, понимая, что уже перебарщивает с лестью. — Нам еще сообщают, что у границы расселения радимичей появился большой город. Больше разрушенного Любеча, но много меньше Киева. Они располагаются на границе зон не только радимичей, но и северян, неподалеку от дреговичей, которых мы не смогли обложить данью из-за расселения на болотах и еще древлян. Важно, что город толи основан Вольгам, то ли кем иным из рода Рюриковичей. Там наместником конунга является некий Сол-дат.
— И что? — спросил Тармач, не улавливая к чему ведет, много на себя берущий, десятник. Не нравилось командиру, когда он не понимает ситуации.
— Это центр влияния, контроля, место сбора для войск. Город почти замыкает радимичей в реках Сож и Ипуть без выхода на торговый путь к эллинам. Еще некоторая часть северян обосновала там свои общины, и собираются снабжать город продуктами. У них есть немало ремесленников — кузнецы, гончары точно хорошие. Все в странной обуви, сложной для производства, есть и те, кто в сапогах. Не менее, трех варяжских кораблей… — докладывал сотник, но почувствовал резкий перепад настроения командира на последнем слове и сделал паузу.
Многомудрый сотник первой сотни Иосиф, пусть и не был знатного происхождения, но был иудеем и умел учиться, слышать и анализировать, да и воином был отличным, даже в свои почти пятьдесят лет. Ранее Иосиф был постоянно при командире Булхане, много подчеркнув у того мудрости для себя. Пусть погибший командир и был с извращенным вкусам к утехам, порой чересчур, но был и умным, прозорливым военачальником, что впору было вести в бой большое войско. Этот же мальчишка не был лишен мудрости, но его разум затмевали его слабости. Достаточно было найти светловолосую пышногрудую красавицу из числа рабынь, как мальчик становился полностью управляемым и внушаемым. Сегодня же Иосиф использовал иной прием, прекрасно зная о страсти Тармача к морю и мечте стать капитаном корабля.
Сам же десятник был уверен, что внезапно появившийся город может стать большой костью в горле для хазар. Нет сомнений, что мощь каганата сотрет с лица земли и Славград, и Новгород, и Киев со всей Русью, если в этом будет смысл, и не станет препятствовать император ромеев. Но проблему с городом у впадения Сожа в Днепр решить необходимо собственными силами, может, только с привлечением охочих людей из числа тех же радимичей.
— Корабли у них есть, говоришь? — мечтательно сказал Тармач. — Нам нужен этот город, и мы будем в своем праве покарать за смерти наших данников и рабов. Найми, сотник, еще отряды, только не хазар, аланов или бродников. Мы вначале возьмем город, а уже после пойдем к радимичам и северцам за данью. Дикие племена будут устрашены нами и соберем дани больше уговора.
— Вашей мудрости нет границ, господин, — проговорил сотник и с поклоном вышел из хижины командира.
Уже на улице, Иосиф смотрелся в пасмурное небо и выдохнул. Если бы он, заслуженный сотник был хоть какого-нибудь знатного происхождения, то обязательно стал бы командиром тех двух сотен хазар, пяти десятков аланов и сотни пехотинцев. Но нет, нельзя, да и этот отпрыск знатного бека был направлен по протекции тархана. Второй же сотник, близкий друг Иосифа и вовсе был из болгар, но не волжских, а тех, что расселились в империи. Так что мальчика придется терпеть, он меньшее зло. Не станет Тармача и тархан или, не дай Яхве, сам каган, пришлет мудрого и опытного командира, а Иосиф уже сдает понемногу, возраст сотника уже не предполагает долгих переходов и битв.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
«Правильно сделал, что послал людей в Итиль для вербовки инженеров. Как этот малец думает брать крепость? Сотней пехотинцев? Или лучники должны воспарить над стенами города на своих конях? Мальчишка, там же стены, а не воткнутые в землю палки, как в других поселениях» — думал по дороге к своей хижине Иосиф.
— Ты мудро сдеял, что глаголи мне о граде том, житно жити станешь, — выжимал из себя славянские слова Иосиф, обращаясь к северцу, который и прибыл с докладом к сотнику.
Еще пять лет назад сотник пощадил этого убогого человека, когда тот, привезя дань от своего рода, спрятал молодую девицу, чтобы та не оказалась в рабстве, вопреки договоренностям между хазарами и северцами. Под угрозой лютой смерти, дикарь сам предложил приносить сведения сотнику обо всем, что случается в его племени и у соседей. Вот и пригодился. Пообещав предателю своего рода богатую жизнь за раздобытые сведения, сотник солгал. Он пустит молодых воинов через некоторое время после ухода словенина, порезвится и отыскать трусливого северца, чтобы обязательно убить, пусть молодые потешатся.
* **
— Из-за острова на стрежень, на простор речной волны, выплывают расписные, острогрудые челны, — кричал, не попадая ни в одну ноту Большой, стоя на носу драккара.
— Острогрудые… Вот сколько эту песню пел, не задумывался, а тут воно как… — проворчал Рыгор, цепляясь за слово из песни про Стеньку Разина.
— А ты, Рыгор, не переживай Малка же прибежала провожать, так что вернешься с соляных приисков, да как ей… — Большой неприличным жестом показал, что именно должен сделать Рыгор, но сражу же, не обращая на смущение и попытки возразить от влюбленного моховца, начал задирать Волькомира. — Эй, кривич, а у вас бабы в поселении острогрудые есть?
— Аз есмь Волькомир, не треба речь мя кривичем, — осклабился сотник, а Большой непроизвольно взялся за подбородок, ощущая фантомные боли.
Во второй день речного похода Большой своими подначками вывел на драку Волькомира, специально того спровоцировав. В понятии бывшего гомельского бандита, любая крепкая дружба начинается после пьяной драки.
Большой не так часто посещал тренировки, не запуская себя, больше тренировался соло, всем рассказывая, что он не строевой боец, а скорее вольный боевой охотник за воинами. Отчасти это так и было, строй Большой держать не любил, да и не умел, но своей двуручной секирой, немного переделанную в кузнечной мастерской по запросам бойца, управлялся угрожающе ловко и даже профессионально. Так что был грозным противником как одиночный воин.
Между тем, Волькомир, как только появился на тренировочной площадке и был бит в рукопашной схватке Солдатом, для понимания у кого харизма больше, да для мотивации, стал самым целеустремленным учеником. Тренированный молодой воин, и до этого знавший некоторые ухватки и приемы, впитывал, как губка, все техники, которые давал и глава города, и профессиональный боксер Рог. Да и Арнольд, увлекавшийся восточными единоборствами немного, но привнес в систему обучения боя без оружия.
Поэтому, когда Большой все же добился «дружеской драки» с Волькомиром, получил-таки по своей бороде, да и по ребрам прилетело. Пусть Попаданец и додавил массой и опытом таких поединков, но перегибать палку в шутках об Волькомире, зарекся. Пусть после драки и не случилось большой и светлой дружбы между двумя мужчинами, но уважать они стали друг друга, точно.
— Выплывали, расписные, Стеньки Разина челны, — продолжил демонстрировать художественную самодеятельность Большой. — Эх, сейчас бы какую княжну, да острогрудую, да вот так ее за борт, — высказался Большой, полной грудью вдыхая воздух.
— А что, двух жен уже не хватает? — поинтересовался Рыгор.