костюме возвращается к нему на подъёмнике: румяная, счастливая, сияющая.
– Амёла, ты больше не пугай меня так! – без иронии говорит он.
– Ещё разок. Это так здорово!
– Не пущу… Мне одному скучно и страшно, – пытается он её обнять, остановить, но здесь она гораздо сильнее и вновь на бешеной скорости летит с вершины, и лишь снежный вихрь вскипает вслед за ней, а Тота с грустью напевает:
Вслед за мной на водных лыжах ты летишь, За спиной растаял след от водных лыж. Ты услышь их музыку, услышь. Как от волшебного смычка – такая музыка!
…На следующее утро погода была ещё прекрасней. Однако проезд на равнину уже был открыт, и они, как обязательная повинность, вновь облачились в свои наряды и поехали в Цюрих. За рулём была Амёла. Им было очень грустно, как будто они с чем-то или кем-то очень дорогим расставались навсегда и должны были окунуться в густой мрак, который напрочь окутал предгорье Альп.
В Санкт-Морице погода была по-прежнему пасмурной, печальной. Теперь этот городок никак не воссоздавал атмосферу отдыха и курорта, наоборот, было очень пустынно и угрюмо, словно здесь уже вовсе нет людей. И они, проезжая его, не проронили ни слова. И лишь потом, уже подъезжая к Цюриху, Тота как бы между прочим сказал:
– Никогда не думал, даже в кошмарном сне, что захочу жениться на девушке, которая уже была замужем.
– Два раза, – подчеркнула Амёла.
– Во-во, – ухмыльнулся Тота и, тяжело вздыхая, добавил: – А мне категорично отказали.
– Тотик, дорогой, не отказала… А просто надо время, чтобы подумать, всё взвесить.
– Любовь не взвешивается!
– Ха-ха! – Теперь она засмеялась. Засмеялся и он, и так получилось, что напряжение, которое господствовало над ними всю эту поездку, рассеялось, как туман.
– Ты предлагаешь мне уехать с тобой в Москву, точнее, даже в Грозный, где, как ты говоришь, война… И я не буду говорить о контракте с банком. А моя мать?
– У меня тоже мать одна. В Грозном.
– И что, бросим их и останемся жить в Альпах?
– Горы Кавказа не хуже.
– При чём тут горы?
– При том… Я на старости лет предложил руку и сердце, а мне…
– Бедный, обиделся, – улыбается она, а потом, став серьёзной: – А по правде, я тебе уже это говорила и ещё раз повторю – у меня не будет детей.
После этого долго молчали, и вдруг Болотаев выдал:
– А знаешь, Амёла, по рассказам твоей матери и особенно по характеру – ты не немка, ты скорее чеченка и твой отец – чеченец.
– Ха-ха-ха, – залилась она смехом. – Я тебе говорила, мой отец немец и живёт в Мюнхене.
– Он тебе помогает?
– Никакого контакта.
– Странно, – задумался Тота. – Не будь наших матерей, и мы с тобой два одиночества.
– Да, – после паузы согласилась она.
– Вот что сделала с нами советская власть… А кто-то по этой власти и Сталину ещё тоскует, мечтает.
– Её уже нет? – задала Ибмас вопрос.
– Конечно, нет.
– А моя мама считает, что ещё есть, – серьёзен её тон. – И она уверена, что то, что сегодня творится в Чечне и вокруг неё, – это отголоски того же сталинизма – большевизма.
Напоминание о Грозном, о матери крайне опечалило Тоту. Он опустил голову, молчал. А Ибмас говорила:
– И мне кажется, что этот вечер в Санкт-Морице тоже сталинизм или производная сталинизма.
– С чего ты взяла? – очнулся Тота.
– Как с чего? Я живу в Швейцарии, работаю в банке и знаю, у кого сколько денег. Очень, очень много. Но каждую копейку берегут, потому что заработали с трудом. А тут – вёдра икры! Вёдра! И самое дорогое шампанское – по три тысячи долларов за бутылку – и его – море!
– Ну и что? Так в России гуляют.
– Гуляют – единицы. А на это трудятся, по-рабски трудятся, миллионы.
– О! – схватился за голову Болотаев. – Давай не будем о грустном, от политики тошно.
– Давай, – согласилась Ибмас.
В полном молчании и напряжении они доехали до аэропорта. Перед самой посадкой она прильнула к нему, поцеловала в щёку, горячо прошептала:
– Мне кажется, я больше не увижу вас.
– Мы снова на вы? – усмехнулся он. – Конечно, увидимся.
Её глаза увлажнились. Теперь он её крепко обнял, также поцеловал, но в этом не было прежней страсти, потому что он мысленно уже просчитывал непростой путь до мятежного Грозного.
* * *
Сидит Тота Болотаев в тюрьме и думает: вот если посмотреть на карту мира, то почти что её половину занимает Россия – великая страна. А вот постарайтесь на этой карте найти Швейцарию – не всякий найдёт и не знает, что такая даже есть. И на многих картах просто номером обозначена. Однако в жизни, даже в тюремной жизни, Россия, точнее гражданин России, – это ничто, а вот Швейцария или гражданин Швейцарии? Это