— А, — без всякого выражения обронила она. — Джимми говорил, что вы придете. Но я не поверила. — С этими словами она потянулась за кружкой и отпила из нее большой глоток.
— А это Нат, — сказал Джимми.
Мальчишка, весь черный, как африканский негр, встал со своего места и подошел к нам. Он был чуть выше, чем Джимми, но примерно того же возраста. В темноте комнаты я едва могла разобрать его черты и видела только блестящие ярко-голубые глаза, странно сиявшие на чумазом лице.
— Он трубочист, — объяснил Джимми. — Он не может говорить из-за сажи в горле. Он потерял голос, кажется, прошлой зимой, да, Нат? — Мальчик энергично закивал. При этом туча сажи поднялась над его головой. — Но теперь он становится слишком большим и не может выпрямиться ни в одной трубе. Так что скоро он останется без работы. А без голоса он не сможет даже просить милостыню.
Нат опять кивнул и направился к кипе старых газет, лежавших на полу. На какую-то минуту я подумала, что он хочет показать мне какую-то новость, написанную там, но потом с ужасом поняла, что это его постель. Он порылся в них и вернулся к нам, протягивая мне какой-то предмет.
— Это его камешек, — сказал Джимми в объяснение. — Когда его забрали из Экра, мать сунула ему этот камешек с общинной земли на память о доме. Вы видели такие камешки? Там у нас?
Я взяла маленький с острыми краями камешек в руку и осторожно сжала его, стараясь сдержать слезы.
— Да, видела, — ответила я. Конечно, я помнила камни нашей общинной земли: с внешней стороны они были белые, как раковина, а внутри темно-красные и блестящие. Маленькое напоминание о родном доме. Я бережно вернула его обратно.
— Чей сын Нат? — спросила я.
— Он сын Тома Бруера, — ответил Джимми. — Его отец работал в Мидхерсте на пивоваренном заводе, но потом его выгнали из-за того, что он из Экра. Они еще живут там?
Я посмотрела на Ната. Он выглядел совершенно безразличным, будто еще много лет назад крепко усвоил, что семья отказалась от него и ему надо отказаться от них в свою очередь. И при этом без всякой обиды.
— Живут, — сказала я и вспомнила дом под падающим шпилем церкви. — Теперь у них новый коттедж в Экре. Сейчас он как раз строится. И дома у тебя есть две маленьких сестренки и братик.
Нат опять кивнул угольно-черной головой, как бы говоря, что эта новость интересна, но жизненной важности она не имеет.
Легкое движение в углу комнаты внезапно привлекло мое внимание.
— Это Рози Денч, — сказал Джимми. — Она опять болеет.
Я сделала несколько осторожных шагов к куче тряпья на полу и остановилась. Около головы девочки на белоснежной простыне, столь странной в этой грязной комнате, лежала пара самых изысканных перчаток, которые я видела в своей жизни. Каждая перчатка была покрыта вышивкой: прекрасный розовый цветок распускался там, где должно быть запястье, и по меньшему цветку было вышито на каждом пальчике перчатки. Такой тонкой работы я не видела никогда в жизни.
— Кто это вышил? — спросила я в изумлении. — Это прекрасно.
— Это моя работа, — ответила девочка хрипло и слегка приподняла голову от тряпки, на которой лежала. Ее лицо было очень бледным, а губы казались кроваво-красными от болячек на них. — Когда станет чуть светлее, я буду вышивать их дальше. Я сдаю их в магазин миссис Вилльямс. Мне платят очень хорошо, потому что я сама придумываю рисунки. Мне не нужны нарисованные образцы. — Тут она замолчала, закашлявшись, и отвернулась от перчаток, прижав к губам уголок рваного платья, которое было надето на ней. Присмотревшись, я увидела, что он окрасился чем-то темным.
— Я знаю этот магазин, — сказала я. Мы с мамой собирались купить там перчатки, но я нашла, что он слишком дорогой, и мы ничего не купили. Одна пара перчаток там стоила пять фунтов. «Но эти деньги можно заплатить за целый месяц бригаде пахарей», — запротестовала я. Мама рассмеялась такому сравнению, но перчатки мы купили в другом месте.
— Они платят мне пять шиллингов, — с гордостью продолжала Рози. — Целых пять шиллингов. И если освещение хорошее, то я успеваю вышить одну пару перчаток всего за три недели.
Я не сказала ничего. Абсолютно ничего. Я перевела взгляд с изысканной перчатки на бледное лицо девочки из Экра, и вышитая роза перестала казаться мне прекрасной. Она была похожа на паразита, питающегося плотью этого ребенка.
— Ты из семьи Денчей? — спросила я тихо. — Клари Денч — одна из моих лучших подруг.
— Да? — переспросила она. — Мы с ней сводные сестры. У нас один отец, но он никогда не был женат на моей матери. Когда она умерла, я стала жить с Клариной матерью в их коттедже. Но когда приехал мистер Блайт, им пришлось отдать меня ему. Слишком много ртов было в семье. Я не виню их за это. Кроме того, приходский надзиратель сказал, что каждый ребенок, которого он выберет, непременно должен уйти с ним.
— Я пришла, чтобы забрать вас домой, — сказала я. — Экр сейчас совершенно другой. У всех есть работа. Домой вернулся Ральф Мэгсон, и он управляет имением вместе с моим дядей, Джоном Мак-Эндрю. В будущем году мы ожидаем получить прибыли, и Экр будет иметь в них долю. Не в виде жалованья, а настоящую долю, по справедливости. Вчера вечером я написала Ральфу Мэгсону, что встретила Джимми. Можно сегодня я напишу, что вы вернетесь домой?
Рози бросила косой взгляд на перчатки.
— Но сначала я должна их закончить, — тихо ответила она. — Только тогда я смогу уйти.
— Закончить их! — воскликнула я. — Я сама верну их в магазин. Почему это ты должна их заканчивать, если ты больна и тебе так плохо платят?
— Я задолжала им, — объяснила она.
Я непонимающе взглянула на нее.
— Они заплатили мне за эту пару вперед, — объяснила она мне как маленькой. — Мне пришлось занять у них денег, потому что нужно было купить собственный шелк и иголки. Ну и булавки, конечно. Если я не закончу их, то они скажут, что я воровка.
Не находя слов, я взглянула на Джеймса.
— Думаю, что мы сможем решить эту проблему, — пришел он мне на помощь. — Если вы позволите мне и мисс Лейси вернуть перчатки в магазин в том виде, в каком они сейчас, то мы сможем ликвидировать ваш долг.
Я хотела было протестовать, но Джеймс бросил мне быстрый взгляд, призывающий к молчанию.
— Если так можно сделать, — медленно протянула Рози.
— Можно, — твердо ответил Джеймс. — И если миссис Вилльямс будет разочарована, что теряет такую хорошую мастерицу, то это не должно иметь для вас никакого значения. Вы больше никогда не будете работать на нее. Отныне вы будете жить в Вайдекре со своими друзьями.
Рози кивнула и откинулась назад. Когда мы вошли, она была бледной, но теперь ее лицо приняло какой-то синюшный оттенок.