Читать интересную книгу Гарем ефрейтора - Евгений Чебалин

Иногда казалось, что, если напрячься, можно будет вспомнить запахи ржаной соломы и овечьей шерсти, которыми пропиталась пещера. Апти сосредоточивался до звона в ушах. Но запахи так и не приходили, память утратила их.

Раскаянно помнилось только, что было у него в ту ночь отчего-то слякотное и совсем не боевое настроение: долго не видел мать Фаризу, соскучился по теплому хороводу и радостной суматохе, что затевались вокруг него, дорогого гостя, когда он спускался с гор.

— …И вот вижу, примеривается эта тигра из бамбука прямо на спину слону сигануть. А там раджа. Соображаете? — с отчаянной лихостью закручивал Дубов очередной сюжет.

— Командир, падажди, — осадил Апти. — Какой такой сло-на? Что иест бам-пук? Какая тиг-ра?

— Тигра — это кошка полосатая. Ростом с ишака будет, а может, и поболее, — с маху лепил образ Дубов. — А слон? Ну, скотина такая, живет в Индии. Ростом — что ваша сакля. Четыре ноги, каждая толщиной… с тебя, Апти. Нос дли-и-инный, как оглобля у телеги. И два уха. Каждым кадушку с капустой закрыть можно.

— Нету такой скотина, — сумрачно смотрел Апти. — Ты, Федька, брешешь.

— Чтоб я сдох! — жестко оборвал все сомнения командир.

«Ох… ох… ох…» — вкрадчиво передразнила пещерная глубина. Оскорбленно молчал, глядючи в потолок, командир. Свод потолка выложен диким камнем. Сто, а может, двести лет добротной работе. С умом когда-то сотворили пещеру. Вход — земляная нора, может чуть поболее волчьей, — зарос диким терном. Ступени выложены камнем.

Настоянную на бараньем духе сырую тишину простреливали щелчки — где-то срывались капли. Круг света от фонаря качался на каменной складке, бессильно тонул в сумрачной глубине. Пол — окаменевшая глина, истыканная овечьими копытами. В глубоких нишах золотились вороха соломы. Немного подождать, затаившись, и вспучится один из ворохов, выпрется из него осыпанный трухой дэв или циклоп. Жуть!

Апти привел в этот схорон свой отряд переждать ранний снег, связаться с отрядом Криволапова, уточнить маршрут следования к Агиштинской горе.

Потрескивал костер, парили портянки на голенищах сапог, жар калил босые подошвы. Распускались белыми бутончиками кукурузные початки на шомполах. Агиштинская гора, бои, засады, кровь, смерть — это все потом, это далеко, до этого целая ночь.

А пока обволакивало тела благодатное тепло и сытный запах ржаной соломы. Возлежал отряд на золотой пахучей перине — каждый сам себе раджа.

— Ну, примеривается тигра на слона с раджой… — напомнили от костра. — Что ж она, зараза, прям с земли туда? Это ж какую резвость надо иметь?

— Видел дома, как кошка на стол прыгает? — ехидно хмыкнул, сощурился Дубов.

— Ну?

— Баранки гну. Ты сообрази, — начинал терпеливо втолковывать, — кошку горшком накрыть можно, а она — на стол. А тигра — та же кошка, только в сто раз поболее. Смекай, куда она сигануть может.

— Да-а, — покаянно гудело под сводами. Восхищенно цокали в лужу капли.

— То-то. Ну, значит, примеривается эта тигра на раджу сигануть, а вокруг, доложу я вам, натуральная паника. Раджову охрану крупной дрожью трясет, поскольку никто не ждал такого нахальства. Ужасаются господа хинди, серые все, с жуткой прозеленью, — дело швах. Стрелять оттуда, где они стоят, нельзя, в любимого раджу пулю ненароком влепишь. Только и остается, что балабонить по-своему, сплошное курлы-мурлы, что по-нашенски означает: ах, едрит твою кочерыжку! И все такое прочее.

А мы с командиром на другом слоне в корзинке плетеной, аккурат шагов на пять позади. Ну, командир, само собой, при форме, каперанг, белый кителек, фуражечка с крабом, надраено все. И пистолетик на боку. Все, как полагается командиру советского крейсера. Однако надо решение принимать, а иначе позор на весь флот. Выручать надо раджу, он хоть и капиталист-эксплуататор, однако советский флот в гости пригласил.

А тигра уже не подлете к радже, клыки ощерила, уши к башке прижаты. Ревет, как ишак на случке, да так, что слониха под раджой на задние ноги осела и обделалась.

Выхватывает тогда наш каперанг пистолетик — и бац-бац-бац! Тигре — в самую башку. А стрелял он, я вам доложу, не хуже нашего Апти. Летучую рыбу над водой с первого раза срезал.

— Твоя снова брешет, командир, — сурово подал голос проводник. — Зачем рыба летаит? Яво дело в ваде сидеть!

— Опять двадцать пять! — развел руками Дубов. — Такая рыба в океане водится, летучая называется. Когда все тихо-мирно, она в свое удовольствие плавает. А в случае какой хищник пасть на нее разинет, рыбка эта из воды — шмыг — и полете-е-ла. Куда глаза глядят. Бывает, в азарт войдет, разлетается, аж на палубу корабля выскочит. Или вот ты, Апти, что о кашалоте знаешь?

— Какой такой каш-а-лот?

— Тоже рыба. Только рыба он с одной стороны. А с другой — детеныша своего титькой, вроде коровы, молоком выкармливает. Приляжет на дно окиянское, вымя растопырит, мол, на-ка, сынок, подкрепись.

Скажем, поймал ты ее в сеть, задумал на сковородке поджарить и с чесноком умять. Какая, думаешь, сковородка нужна?

— Не знай, — отвернулся Апти.

Стыдно было за командира. Всем хорош, сказок много знает, в бою людей по-умному бережет, за своего бойца на любой рожон полезет. Однако, когда хабар про жизнь начинает, плюнуть хочется и уши зажать.

— Я тебе скажу! — ярился в азарте Дубов. — Я тебе в точности до ногтя доложу. Чтобы рыбу-кит поджарить, тут сковородка с эту пещеру нужна! И ежели бы встал вопрос ее с чесноком жареную умять, тут, братцы мои, всем аулом Малые Варанды не управиться, не-е-е! Разве что Большие Варанды с Хистир-Юртом подмогут. Да и то на утро останется мясца доедать.

— Твоя сапсем брешет, Федька! — не выдержал такой беспардонной небывальщины Апти, взвился за правду постоять. — Язык твой сам болтает, ему голова приказ не дает! — Плюнул, подался в глубь пещеры.

Дубов оглушительно и со вкусом захохотал, эхо разметалось под сводом.

Стали укладываться спать, и поспали, надо сказать, знатно и без помех.

Перед самым утром, выбравшись из пещеры, хлебнул Дубов пронзительной свежести и задохнулся ею. Великая тишь объяла горы. Редкими хлопьями сеял снег, обреченный в силу своей скороспелости, невесомо льнул к черной, не готовой к нему земле. Сурово сиял в бездонной выси лунный шар, лил лимонный полусвет на вздыбленный хаос хребтов.

«Есть снежок, будет и охота», — подумалось Дубову. И тут налетела ночным махаоном тревожная непонятность с изменением маршрута: прочесать горы сначала близ Хистир-Юрта и лишь потом следовать к бандитскому агиштинскому штабу. Приказ был наркома Гачиева. Приказы не обсуждают, даже если они идут вразрез с отцовским распоряжением. На службе нет отцов, есть старшие и младшие командиры. Переспросить бы у отца… Однако не стал этого делать Дубов именно потому, чтобы не оказаться в отцовских сынках.

Зябко пожав плечами, нырнул он в парное тепло пещеры. Бойцы спали вповалку на соломе, ногами к догоравшему костру. Апти сидел, закутавшись в бурку, у стены. Розовый свет слабо дрожал у него на лице.

— Порядок! — шепотом сказал Дубов часовому у входа. — Есть снежок, будет и охота.

Часовой не ответил, переступил с ноги на ногу. Дубов вздохнул. Как не понять рязанского парня, в глаза хоть спички вставляй от недосыпа. К тому же охота хороша, когда сам охотник по зверю. А в их деле сегодня так, а завтра тебя самого из скрадка на мушку ловят.

В углу на пухлом ворохе соломы, накрытом плащ-палаткой, утопала рация. Антенну еще вчера вывели в расщелину наружу, куда уходил дым. Дубов посмотрел на часы. До утренней связи с отрядом Криволапова оставалось полчаса. Метнул в Апти лучом фонаря, позвал:

— Чего киснешь? Топай сюда.

Проводник не двинулся с места.

— Боец Акуев, приказываю приступить к занятиям, — сердито велел Дубов.

Апти подошел, нагнулся к командиру, сказал обиженно:

— Пошел чертовая матерь. Я твой отряд проводник служу, для занятия к тибе не нанимался.

— Тебя какая муха укусила? — озадаченно спросил Дубов.

— Зачем брешешь? Слона, кашалота, другой такой хабар. Думаешь, Апти сапсем глупый, горах живет, ничаво не понимаит?

— Во-от оно в чем дело? — изумился Дубов. — А я гадаю, чего мой боевой товарищ вроде как мешком из-за угла стукнутый и на какой козе к нему подъехать? Давай разберемся. Что тебя не устраивает?

— Один рыба, чтобы целый аул кушал, — нету! — упрямо сказал Апти. — Такой большой зверь, как сакля, — тоже нет! Разве Аллах пьяный был, когда такой животный делал? У вайнахов сапсем мало еды. Почему для мой народ Аллах такой скотина не сделал?

— Учиться тебе надо, Апти, — озабоченно подытожил командир. — Экий ты, брат, горами зашоренный. И рыба-кит, и слон есть на свете. Природа их не только для нас с тобой сотворила, для всех, на земле живущих, чтобы душа в радости пребывала при виде их. Ты обо всем этом сам прочитаешь, коли грамоту с тобой осилим. Великое дело, Апти, грамоту человеку одолеть. Книга всему научит, она, брат, тебя на высоту лебединую поднимет, и сможешь ты оттуда любое диво на земле разглядеть, самый мудреный вопрос разгадать. У нас ребятишки давным-давно про все эти диковины знают.