В своих письмах Власов обещал: «Отведите меня на семьдесят километров от крепости, и завтра мы будем дома. Пока говорить ничего не могу. Все узнаете потом…»
План одобрили обе партийные организации, и моряки приступили к его осуществлению. Собирали продовольственные запасы, снабдили всех наручными часами, достали в городе автомобильную карту района. Намагнитили иголки, служащие вместо компасов. Гудимов и Свирин ежедневно пилили решетку. После каждого «сеанса» ее художественно реставрировали. Часами наблюдали за поведением и жизнью гарнизона. Нельзя было упустить ни одной мелочи. Продали в городе кое-какие вещи и снабдили беглецов деньгами.
Но как достать штатскую одежду? Помогли ключи Свирина. «Специалисты» забрались в кладовую, где Коллер хранил отобранную в свое время одежду интернированных. Выбор был богатый. Нашли все, что надо. Макинтоши, шляпы, ботинки, костюмы, рубашки… Теперь если ребята выйдут из замка, то ничем не будут отличаться от немцев.
В середине августа установилась сухая и теплая погода с темными ночами. Решили бежать, когда у главного входа будет дежурить Хорек — маленький, жадный и ленивый солдат. Он уже несколько раз по дешевке тайком покупал вещи у моряков и евреев. В тот момент, когда беглецы начнут спускаться из окна, кто-нибудь из интернированных должен через окно, выходящее на другую сторону, завязать с Хорьком разговор: предложить ему какую-нибудь сделку. На некоторое время это отвлечет внимание солдата и задержит его под окном. Все было готово и продумано. Назначили побег на 11 августа 1944 года.
Накануне ко мне в камеру зашел Шулепников и, отведя в сторону, сказал:
— Ну, прощайте. В полночь уходим…
Я обнял его, крепко молча пожал руку. Все было понятно без слов.
Пришла ночь побега, пасмурная, тихая. Лунный свет не пробивается на землю, небо сплошь покрыто облаками. Темно кругом, только голубеет пятно под воротами: свет от лампочки затемнения. Спит лагерь… Но в каждой комнате есть люди, которые слышат стук своего сердца. Нервы напряжены. Как-то особенно тихо сегодня, слишком тихо и тревожно. Тишина звенит в ушах.
Все рассчитано до минуты. Беглецы встанут сразу же после смены караула и пойдут в камеру, где подготовлена встреча с Власовым. Принесут ему штатскую одежду.
Медленно текут минуты. Спокойнее, не надо волноваться. Под окном раздаются шаги и негромкий голос разводящего. Слышно, как начинает беседу с Хорьком на немецком языке Миша Эдельманис.
Теперь пора!
Пятеро встают и крадутся по коридору в пустую камеру… Везде по коридорам расставлены посты наблюдения. Ровно в двадцать три часа тюрьма погружается в темноту. Светят только лампочки затемнения. У пустой камеры в замешательстве стоит Свирин.
— Ну, открывай же, Витька! Время не ждет.
— Не могу, ребята. В камере кто-то есть. Ключ торчит с той стороны…
Это была полная неожиданность. Из-за такого пустяка мог провалиться побег, так тщательно и долго подготавливаемый. Ведь в полночь Власов сломает стенку в лазарете и окажется в камере. А вдруг там засада? Когда же попал в камеру человек? Кто он? Сразу после вечернего «аппеля» камера была пуста. Значит, Вейфель привел и посадил туда кого-то после двадцати двух часов. Но раздумывать нет времени. Во что бы то ни стало надо попасть в камеру.
— Разверни и вытолкни ключ, — шепчет Свирину Леонов.
Несколько умелых манипуляций, и слышно, как зазвенел с той стороны упавший на пол ключ. Через несколько секунд дверь открыта, ребята входят в камеру. В углу зашевелилась чья-то фигура и раздался испуганный крик. Свирин и Малецкий подбежали к человеку.
— Молчи! Мы ничего плохого тебе не сделаем.
Но человек не понял. Он бросился к окну и хотел позвать охрану, но его повалили, набросили на лицо подушку. Крики затихли.
— Осторожнее! Не задушите ни в чем не повинного человека, — задыхаясь, говорит Свирин, — давайте кляп. Сейчас некогда объяснять ему что к чему…
Кляпом из полотенца затыкают несчастному рот. Около него становится Леонов. Еще несколько минут— и Власов с Побочиным должны появиться у пролома…
…Владимир Сысоев сумел незамеченным выбраться из барака. Охранник сладко спал, прислонившись к стене. Теперь за проволоку! Хорошо, что ночь темная. Бегом к лесной тропинке, и через несколько минут Сысоева скрывает чернота леса. В назначенный час он лежит у рва с приготовленной веревкой. Спит замок. Все, кажется, спокойно, но Владимира трясет как в лихорадке. Нервы на пределе…
…Ровно час ночи. Власов встает с койки. Где же Побочин? Почему задерживается? Ждать его Николай не может. Маракасов, Шулепников, Свирин уже сняли фанеру и, затаив дыхание, ждут. Власов выдавливает ногой штукатурку, кирпичи и попадает на половину моряков. Он уже натягивает серый штатский костюм, как вдруг раздаётся пронзительный крик:
— Человек бежал!
Каким громким кажется этот крик! От него могут упасть двухметровые стены Вюльцбурга. Кричит военврач Дубровский, предатель из лазарета военнопленных. Его услышали. Завыли сирены тревоги. Весь гарнизон поднялся на ноги, псари спустили собак… Часть солдат во главе с Маннергеймом бежит в помещения интернированных.
…Уже пять минут второго. Сысоев смотрит на светящиеся стрелки часов. Сейчас товарищи должны появиться во рву… Еще минута, еще одна… Тревога! Сирены, звонки, лучи фонарей… Ясно! Провал. Теперь надо бежать одному. Сысоев бросает веревку и скрывается в лесу.
Власов уже спустился по лестнице на площадку. Его прикрывают своими телами моряки, высыпавшие из камер.
— Все кончено, ребята, — с горечью шепчет Власов. — Разбегайтесь и ложитесь в койки. Я никого из вас не знаю, все делал один. Спасибо вам..» Да, вот еще.
Летчик протянул ближайшему от него моряку крошечный пакетик.
— Прошу сохранить. Спрячьте подальше. Это самое дорогое, что у меня осталось.
По лестнице уже грохотали подкованные сапоги охранников. На площадке появился Маннергейм в расстегнутом кителе, с пистолетом в руке.
— Руки вверх! — заорал он, увидев прижавшуюся к стене фигуру, и осветил Власова электрическим фонариком. — Вы? Как очутились здесь?
Появление летчика на половине интернированных для гестаповца было невероятным.
— Возьмите его в комендатуру, — приказал двум солдатам Маннергейм. — Там разберемся.
Власова увели, а нас выстроили, босых, раздетых, пересчитали, проверили пофамильно и всем осмотрела руки. Наверное, хотели сразу найти того, кто разбирал стену в пустой камере. Потом нас повели на плац, опять выстроили, и Маннергейм обратился к нам с речью:
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});