Моряки посоветовались и решили попробовать. Пусть часть наших сборов идет и легальным путем. Сделали первый сбор продуктов, и Вейфель на глазах у интернированных понес их на половину военнопленных. Но через несколько дней пришло сообщение: «Не посылайте больше ничего с унтерами. Продукты и табак они передают своим информаторам, которые у нас есть».
Все стало понятно, и легальный путь прекратил свое существование. Но зато нелегальный значительно расширился. И опять благодаря этим неугомонным ребятам — Свирину, Шулепникову, Гудимову, Бегетову, Шанько и еще некоторым, работавшим с «танкером» «Заткнинос».
«Танкером» называли огромную бочку на четырех колесах, в которую сливали нечистоты из уборных. Обычно эту работу выполняли штрафники или свободные от своих обязанностей арбайтдинсты. «Танкер» с впряженными в него людьми подъезжал к уборной, его заполняли черпаком на длинной ручке и тащили к месту разгрузки. Солдат-автоматчик, затыкая нос, следовал за ним на почтительном расстоянии. Бочка пересекала весь двор и заворачивала за угол замка. Туда уже солдат не шел. Во-первых, там помещалась яма, куда нужно было опорожнить «танкер», и стояла такая вонь, что слабонервные падали в обморок, во-вторых, это был узкий тупичок, ограниченный с одной стороны высоченной стеной, с другой — самим замком. Убежать из этого коридорчика было невозможно.
Напротив выгребной ямы — окно подвала, в который ссыпают картошку и брюкву для питания интернированных. Над этим окном во втором этаже расположено окно уборной, забранное редкой решеткой.
И вот в один прекрасный день во время выгрузки бочки кому-то из команды «танкера» пришла в голову шальная мысль:
— Ребята, а что, если доставать картошку из подвала?
— Ты с ума сошел! Каким образом?
— Не сошел. Слушайте. План такой. Наш фриц сюда никогда не заглядывает. Ну, а если заглянет, — ничего страшного. Один из нас забирается в подвал через открытое окно, это нетрудно, и насыпает картошку в специально сшитый мешок-колбасу, который должен проходить через решетку в уборной. По сигналу снизу наши люди втаскивают мешок в уборную — и все, как говорят, убито. Надо, конечно, разработать наблюдение, сигнализацию и все прочее. Как?
План понравился, хотя все прекрасно понимали, то, если кто-нибудь из немцев заметит, как интернированные воруют картошку, штрафного лагеря не миновать. Несмотря на это, решили попробовать. Сшили мешки — колбасы. Они свободно проходили сквозь решетку и вмещали в себя килограммов по шесть картофеля. Это было целое богатство. Стащили где-то в городе бельевую веревку и принесли ее в лагерь. Можно было приступать к осуществлению плана под кодовым названием «Танкер».
Первым в подвал полез Юра Шанько. Один из команды незаметно наблюдал за солдатом, трое в уборной были на «товсь», остальные усердно, но медленно, выгружали «танкер».
…Юрка скрылся в подвале. У всех напряглись нервы. Знойный день. Тишина, застыл наблюдатель на углу. Тянутся томительные минуты. Из подвала не доносится ни звука. Вдруг показалось, что наблюдатель сделал знак…
— Юрка, сиди тихо… Фриц идет.
Но, к счастью, тревога ложная. Все спокойно. Наконец из окошка подвала показывается мешок и слышится шепот Шанько:
— Давайте скорее. Сейчас вторую буду насыпать…
— Да вылезай ты! Хватит для начала. Но Юра уже исчез.
Веревка спущена. Быстро привязывают мешок, и вот он уже исчезает за решеткой. Наверху тоже не зевают. Молодцы, знают свое дело! Через несколько минут таким же образом в уборную попадает вторая картофельная колбаса. Все спокойно. Довольный Шанько вылезает из подвала.
— Поехали!
Пустая бочка степенно движется по двору. Солдат неохотно поднимается — он грелся на солнышке — и лениво бредет за «танкером».
С этого дня операцию «Танкер» проводили довольно часто, и военнопленные стали получать значительно больше картошки, чем прежде.
Нашему повару Мише Мудрову удалось окончательно разоблачить петлюровца Розоловича как осведомителя комендатуры. Розолович очень интересовался тем, каким образом осуществляется связь с военнопленными, и однажды прямо спросил об этом Мудрова, объяснив свое любопытство тем, что, дескать, и он хотел бы чем-то помочь больным офицерам. Мудров оглянулся по сторонам и прошептал Розоловичу в ухо:
— Клянитесь, что никому не скажете того, что услышите от меня.
Розолович поклялся, для убедительности еще перекрестился три раза.
— Хорошо, — сказал Мудров. — Я верю вам. Слушайте. Перед окончанием нашей прогулки на плацу один из моряков забирается на дерево, скрывается в густой листве и ждет, когда на прогулку выйдут генералы. Нас ведь не пересчитывают. Доверенный офицер из военнопленных становится под дерево, слушает, что говорит ему наш связной, и передает сведения с их половины. На следующей прогулке моряк присоединяется к своим. Имейте в виду! Ни слова…
Мудров врал без зазрения совести. Об этом разговоре знали только он и Розолович. На следующий день солдаты гарнизона обмотали все стволы деревьев на плацу колючей проволокой. Все было ясно. К Розоловичу и раньше относились с недоверием, а теперь он был разоблачен.
Переписка с военнопленными становилась более интенсивной. Систему связи детально разработала партийная тройка. Вопросов с обеих сторон было много. Интернированных интересовало мнение генералов о происходящем на фронтах, оценка событий, прогнозы на будущее. Военные хотели знать все о лагере, настроении гарнизона, о количестве охраны и пулеметов, возможностях побега. Генералам переправляли вырезанные из немецких газет карты фронтов, сводки Советского информбюро, когда их удавалось достать, слухи и содержание разговоров с солдатами и населением Вайсенбурга. Все эти сообщения и наши вопросы мы писали печатными буквами на узеньких полосках бумаги, которые сворачивали в рулончики, похожие на сигареты. Они закладывались в специально просверленные для этой цели камни и оставлялись на плацу в определенных местах. Доверенный человек от генералов подбирал эти камни во время прогулок.
Советские офицеры, будучи квалифицированными военными специалистами, давали нам полный анализ получаемых ими сведений, перспективы на будущее развитие военных действий и свои соображения о по чин в лагере. Мы получали их ответы таким же образом. Они размножались нашими переписчиками и спускались вниз: репатриированным, в лагеря военнопленных, всем, кто ждал правдивого слова и надеялся на победу Красной Армии.
Скоро нам сообщили о существовании партийной организации военнопленных. Ее возглавлял генерал Музыченко, а потом, когда в лагере появился раненый генерал Лукин — у него была ампутирована нога, — руководство организацией перешло к нему.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});