месте, куда вас занесло по воле Сокола, царит вечный закат. Темнота не наступит, пока вы не выберетесь отсюда. Но если вы не выберетесь, то тебе, поверь, будет уже всё равно, можешь ты говорить или нет.
— Но как-та это нечестно-та! — возмутилась Розмари.
Элмерик испугался, как бы девушка не решилась вступиться за приятеля не только словом, но и делом.
— Тише, — шикнула на неё Келликейт. — До темноты всё же лучше, чем до завтрашней ночи.
— Чем это лучше-та?
— Тем, что завтра никогда не наступает. До завтрашней ночи значило бы «навсегда». Я ведь права?
Медб, коротко кивнув, обратилась к Лисандру:
— Вот видишь? Она догадалась, а ты — нет. Не такие уж они и никчёмные. По крайней мере, некоторые из них, — и добавила, повернувшись уже к Каллахану: — Не смотри так, будто хочешь убить меня взглядом, Сокол. Во-первых, всё равно не сможешь. А во-вторых, не по чести мне враждовать с твоими малышами. Но дерзость нельзя спускать с рук.
— Да будет так, — сказал наставник после небольшого раздумья.
Джеримэйн злобно сверкнул глазами в его сторону — видимо, ждал от командира совсем других слов. На его левом локте вмиг повисла Розмари, а Орсон придержал за правый. Но в этом не было необходимости — Джерри был не настолько туп, чтобы набрасываться с кулаками на эльфийскую королеву.
А Медб тем временем приметила новую жертву.
— Кого я вижу! Здравствуй, Мартин Мэй! Сколько лет, сколько зим. Не надумал ещё пойти ко мне в рыцари? Место ждёт. Можешь даже взять с собой своего мрачного дружка — в моих владениях места на всех хватит.
— Ты знаешь мой ответ. Зачем же снова спрашиваешь? — пожал плечами Мартин.
— И буду спрашивать, сколько потребуется, — Медб улыбалась, но взгляд её был холоден; в его глубине крылся затаённый гнев. — Пожалуй, сегодня ещё раз спрошу, когда обстоятельства изменятся.
— С чего бы им измениться? — нахмурился Мартин.
— Потому что вскоре изменится всё.
От этих слов у Элмерика по спине пробежали мурашки: что бы ни имела в виду Медб, это была не пустая угроза.
Вдруг во Вратах снова закружилось туманное облако, и в белом дыму возник силуэт человека… нет, у людей не бывает рогов. Элмерик судорожно сглотнул. Он помнил, что рогатыми чудищами легенды часто описывали фоморов. Неужели началось? Лисандр, всё ещё лежавший связанным на земле, усмехнулся:
— Ты не представляешь, насколько ты права, королева…
— Нет, дурноглазый, это ты не представляешь, — Медб не удостоила пленника даже взглядом, всё её внимание было приковано к Вратам.
Ещё миг — и в рогатого полетели бы смертоносные заклятия и стрелы. Но тут неожиданно вмешался Браннан.
— Стойте! Это не враг.
— Ну это уж кому как, — возразил рыцарь Сентября, опуская, впрочем, ладонь с почти готовым огненным заклинанием. — Здесь сегодня что, вечеринка? А почему меня не предупредили? Я бы тоже приготовил какой-нибудь приятный сюрприз.
Новоприбывший тем временем вышел из тумана на свет. Это был, без сомнений, эльф — с острыми ушами и светлыми, с медовым оттенком, волосами. Никаких рогов у него не было, но за них легко было принять необычный лук, висящий за его спиной. Тот был сплошь оплетён зелёными листьями, а наверху раздваивался, выпустив новую ветку с молодой корой. Лицо эльфа показалось Элмерику смутно знакомым, он присмотрелся получше — и догадался, почему мастер Шон так разгневался. Он явно не нуждался в напоминании, что другой эльф носит его лицо, как своё собственное. Значит, это был Эйвеон — четвёртый принц Неблагого двора, лучший друг Браннана и одна из причин его раздора с Каллаханом и Шоном.
— Простите за вторжение, — Эйвеон, казалось, не ожидал столь пристального внимания. — Я не хотел ни во что вмешиваться. Просто следовал за Медб по приказу своего короля.
Он поднял руки и показал всем пустые ладони в знак того, что не замышляет ничего дурного. Соколы опустили оружие.
— Так и есть, — подтвердил Браннан. — Не мог же я оставить двор без присмотра. Уверен, что Медб, прознав о моей отлучке, не преминула бы этим воспользоваться. Я ожидал, что её свита отправится охотиться в мои владения, поэтому велел Эйвеону не позволять им разорять мой лес.
— Ну да, ведь это только королю Брэннану позволено охотиться в чужих угодьях! — фыркнула Медб. — Но ты просчитался, дорогой. Этим вечером меня интересуют совсем другие забавы… А у вас, выходит, вся семья теперь в сборе? Мило.
Эйвеон, поняв, что опасность миновала, поклонился королям, пожелал собравшимся доброй охоты и, избегая встречаться взглядом с Шоном, встал за правым плечом своего сюзерена.
Олнуэн, всё это время стоявшая с безучастным лицом, заслышав голос названого брата, просияла и даже шагнула вперёд, словно намереваясь броситься к нему в объятия, но опомнилась, наградив Эйвеона коротким кивком. Другие не удостоились и этого. Но эльф всё равно расстроился из-за такого холодного приёма. Элмерик заметил, как вытянулось его лицо. Вернее, не его. Чужое. Это было очевидно настолько же, насколько неуместно. Принц Эйвеон предпочитал краски осени: в его одеждах встречались все её цвета — от буровато зелёного до алого и винного. Волосы украшали пряди, окрашенные под лисий мех. Верхняя половина лица — его собственная — имела тёплый оттенок кожи. Светлые брови, ореховые глаза, широкая переносица — всё это плохо сочеталось с чертами нижней половины: острыми скулами и подбородком, бледной кожей… Элмерик поёжился: неужели с точки зрения старшего народа в этом вопиющем подлоге было больше красоты, чем в честных шрамах, полученных в бою? До чего же странные существа эти эльфы.
Но в следующий миг все мысли покинули его голову, потому что раздался ужасающий треск. Стоячие камни раскололись надвое. Врата распахнулись, чтобы больше не закрыться.
Бард был бы рад появлению обычных тварей — с ними было понятно, что делать. Но из прохода один за другим выходили совсем другие существа — фоморы. Злобные и опасные, похожие на морок, прежде созданный Лисандром. Здоровенные — выше,