Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Губернатор ничего не ответил и молча начал ходить взад и вперед по комнате, ероша волосы. Курлятьева привезли в город к полудню, но доклад стряпчего своему непосредственному начальству длился добрых два часа, и, когда Василий Дмитриевич явился к губернатору, его превосходительство готовился к послеобеденному отдыху. Но прокурор так настаивал на необходимости немедленного свидания по делу службы, что его ввели в просторный кабинет с окнами в густой сад, а минут через пять явился и хозяин губернии в халате, без парика и с кислой физиономией человека, которого заставляют нарушить одну из самых сладких привычек… и, чтоб выслушать что-нибудь неприятное, без сомнения.
Но действительность превзошла всякие ожидания; страшная весть, привезенная прокурором, так поразила его превосходительство, что долго он не мог прийти в себя от ужаса и изумления.
Да и было чему ужасаться. Не дальше как дня три тому назад у него обедал этот самый блестящий столичный слеток, занимал мужчин рассказами про Петербург, любезничал с дамами, сыпал каламбурами, смешил остроумными анекдотами, и вдруг этот жизнерадостный юноша, для которого вся жизнь была до сих пор нескончаемым праздником любви и веселья, теперь в остроге, над ним тяготеет обвинение такое тяжелое, что даже полнейшее оправдание не смоет с него роковой печати подозрения. Чем больше думал об этом губернатор, тем сильнее кипела в нем злобная досада на стряпчего. Вот уж выказал ретивость-то некстати!
— Во всяком случае, — начал он прерванную беседу с того самого слова, на котором оборвал ее, — если даже есть и улики, то это еще не доказательство… Да и улики-то какие! — продолжал он с возрастающим одушевлением. — Молчание этого несчастного! Да ведь это, сударь мой, можно всячески понимать, это зависит от нрава человека… Иной, если на него обрушивается такая гнусная клевета, остервенится от бешенства и в ярости плюх надает обвинителю, да-с, а другого так это поразит, что он ни слова не будет в состоянии вымолвить… Ведь ваш этот стряпчий, — продолжал с гримасой гадливости сановник, — разве он может понимать чувства благородного человека? Он привык все с мужиками… которых и в рыло тычут, и на площадях плетьми секут… Молчал! Да что ж ему было говорить? Он считал унизительным оправдываться, несчастный молодой человек! Это так понятно… но, разумеется, не такому лицу, как ваш Корнилович… Всегда мне он не нравился… выскочка… нахал… мнит себя всех умнее и желает вылезти в люди такими вот гнусными выходками, как сегодня с Курлятьевым… Ну, скажите, почему не направил он своих подозрений, своего песьего чутья на другого кого-нибудь? Точно кроме Курлятьева уж и некому было убить князя! Холопов полон двор, деревня в двух шагах, наконец, кто нам поручится, что все разбойники в уезде перевелись?.. Нет, этому щелкоперу понадобилось над барином потешить свою подлую душу!.. Я не понимаю, Василий Дмитриевич, для чего держите вы у себя такого опасного сумасброда? Вот и дожили до беды! Вечно у него какие-то дурацкие прожекты в голове, всех-то он подозревает, вечно суется не в свое дело… Зачем такого держать, не понимаю!
— Да ведь не я выбираю себе стряпчих, ваше превосходительство, их мне назначают…
— Неужто ж не было возможности с самого начала его как-нибудь сплавить, — продолжал брюзжать губернатор, точно с умыслом отдаляясь от главного предмета беседы.
— Трудно, ваше превосходительство, такого сплавить, — отвечал прокурор, — умен бестия, на законах собаку съел, на работу так зол, что один справляется с тем, с чем и пятерым не справиться… А уж про юркость его да пронырство и говорить нечего, нет такого плута, которого бы он не обошел; нюх у него преступления открывать, как у хорошей гончей собаки на зайца.
— Уж и нюх! Просто отличиться желает. Метит в прокуроры скорее выскочить.
— И выскочит.
— Если шеи себе не сломит… Но, я вижу, он вас совсем очаровал, и вы, кажется, вполне разделяете его мнение…
— На счет Курлятьева? Вполне. Позвольте мне высказать вашему превосходительству все обстоятельства дела…
— С этого надо было начать, пожалуйста.
Прокурор усмехнулся. Но в волнении своем начальник края не заметил этой усмешки и, опустившись в кресло, прибавил деловым тоном:
— Я вас слушаю.
— Господин Курлятьев был довольно долго, год или два, в амурной связи с княгиней Дульской, — начал Василий Дмитриевич, понюхав табаку из большой золотой табакерки.
— Так ведь это Бог знает когда было, а теперь… Какая ему была надобность убивать князя именно теперь, когда связь эта уж давно кончилась? — вскричал губернатор. — Вот и видно, что у вашего Корниловича ум за разум зашел!.. Выкопал какую-то старую историю, про которую все забыли, и выезжает на ней. Глупо. Курлятьев влюблен в Бахтерину и собирается на ней жениться, вот вам, если хотите знать.
— Точно так-с, ваше превосходительство. Нам с Корниловичем и про это известно. Он давно изучает это дело…
— С какою целью? Неужто ж этот ваш ясновидящий предвидел и то, что Курлятьев застрелит князя? Это интересно! Ха, ха, ха!
— Нет, ваше превосходительство, этого он предвидеть не мог, он по другому делу следил за ним и за девицей Бахтериной.
— За этой-то для чего было следить? Девица живет при матери, богатейшая невеста в губернии, воспитания отличного… Да еще красавица вдобавок!.. Я и сам бы на месте Курлятьева влюбился в нее и пожелал бы назвать ее своей женой.
— Она ему отказала.
— Когда? Откуда вы это знаете?
— Третьего дня вечером.
— Вот как! Но почему же? Ведь он ей, кажется, нравился?
— Нравился, ваше превосходительство, но ей запрещено выходить замуж.
— Запрещено?.. Кем же?
Василий Дмитриевич опять прибег к табакерке, чтоб скрыть торжество, сверкнувшее в его глазах.
— Раскольничьим попом Симионием, — развязно произнес он, исподлобья посматривая на своего собеседника и наслаждаясь его изумлением.
Губернатор даже подпрыгнул на своем кресле:
— Что вы говорите?!
— Сущую правду, ваше превосходительство. Корнилович надеется в скором времени настолько подготовить все данные по этому делу, чтоб можно было и следствие начать…
— Поздравляю! Из одного скандала в другой! Да он таким образом весь город оплетет, в каждом доме убийц и сектантов разыщет, ведь это же срам, поймите, срам! Ему что? Если даже все и вздором окончится, в ответе я буду, начальник губернии, за то, что допустил такое безобразие, а ему, как с гуся вода.
— Он опрометчиво не поступает, ваше превосходительство, ни разу еще не ошибался до сих пор. Нюх у него на это, я вам говорю. Извольте припомнить дело Аносова, Мингалевой, Федюхина…
— Эка хватили! Аносов беглый солдат, Мингалева распутная девка, а Федюхин нищий! Такого сорта люди перед убийством из-за гроша не остановятся, а ведь тут дворянин, старинного рода, бывший гвардеец, богатый и прекрасной души молодой человек…
— Мы его душу не знаем, ваше превосходительство. Вчера, при обыске, у него найдено письмо, которое свидетельствует не в пользу его сердца, а еще менее о том, как он понимает честь.
— Какое письмо? Покажите.
— Оно при следствии. Документ первой важности. Я читал его уже пришитым к делу, которое Корнилович хранит у себя.
Губернатор усмехнулся.
— Боится, чтоб из палаты не выкрали?
— Ограждает себя на всякий случай, ваше превосходительство. Всего можно ждать. У Курлятьева и денег много, да и связи есть, здесь и в Петербурге…
— Да, да, все это крайне неприятно. Ну, случись это в прошлом году, когда покойный император был жив, но теперь…
— Князь Дульский попал в опалу при покойном царе, а не при нынешнем…
— Что же я говорю? Именно потому-то и неприятно… Теперешний царь знает князя как любимца своей бабки, великой Екатерины… и, без сомнения, в самом непродолжительном времени с него сняли бы запрещение жить в столице… Он сам мне это говорил. На доброжелательство к нему молодого государя он так рассчитывал, что говорил о своем отъезде в Москву как о решенном деле… Кто знает, ему, может быть, предложили бы снова поступить на службу, доверили бы ему важный пост, сделали бы его министром, чего доброго!
— Вот именно поэтому-то мы и решили действовать энергично, ваше превосходительство. Гнусное злодеяние, совершенное над ним, скрыть невозможно, оно дойдет до государя, и, если, как и вы полагаете, царь возлагал на князя надежды, весть о его смерти не может не огорчить его величества. Он захочет узнать, нашли ли убийцу. Как же тут щадить Курлятьева, когда против него такие подавляющие улики?
— Но какие же еще у вас улики? Вы говорили про какое-то письмо… От кого оно?
— Письмо преинтересное, ваше превосходительство. Из него явствует как нельзя лучше, что причиной опалы князя три года тому назад был не кто иной, как Курлятьев. Он сделал донос покойному императору на мужа своей любовницы.
- Авантюристы - Н. Северин - Историческая проза
- Сон Геродота - Заза Ревазович Двалишвили - Историческая проза / Исторические приключения
- В тени Петра Великого - Андрей Богданов - Историческая проза