Читать интересную книгу Статьи из газеты «Труд» - Дмитрий Быков

№ 130, 28 июля 2011 г.

Угрозная Россия

В рейтинге стран с повышенной террористической опасностью Россия — на одном из первых мест (конкретно — на четырнадцатом). Это еще утешительно: в прошлом году составитель рейтинга — компания Maplecroft — отвел нам место в первой десятке. Мы ее как раз замыкали. Россиянам, привыкшим было, что у них воцарилась стабильность, это обидно. Ладно бы они дали нам первые места в рейтинге несвободных, недемократических, задавленных цензурой социумов — к этому не привыкать, мы давно знаем, что у нас особый путь. Вон от Китая никто, кроме самых упертых правозащитников, давно не требует соблюдения свобод в западном понимании, а между тем весь мир у него в долгу. Но уж террористические-то угрозы — при Кавказе, взимающем с России неизменно возрастающую ренту, при ужесточаемой ответственности за экстремизм, при нургалиевских обещаниях заняться кругом чтения и музыкальными пристрастиями россиян — могли бы, кажется, снизиться?

Начнем с того, что Maplecroft предупреждает западные компании не только о террористических угрозах, но вообще о рисках массовой гибели людей: в этом смысле Россия, увы, остается опасным местом, чему свидетельство — июльские катастрофы на водном транспорте. «Булгария», положим, затонула не столько от технологических, сколько от социально-экономических причин: нет денег на новые теплоходы, старые эксплуатируются до полного износа, капитан выходит в рейс, зная о неисправности судна и боясь потерять работу… Но катастрофа на мелкой и узкой Москве-реке, на ровном месте, когда катер с веселящейся молодежью, не отвечая на запросы, налетает на баржу, причем семеро спасаются, а девятеро гибнут, — это по какому разряду числить? Это уже традиционное российское пренебрежение чужой и собственной жизнью, сколь ни горько это признавать. А когда в Туле опять-таки на ровном месте, без бытового, производственного и религиозного конфликта, просто так убивают пять человек, и по личному указанию министра внутренних дел спешат объявить дело раскрытым, причем излагают публике категорически недостоверную версию происшедшего? А когда в станице Кущевской сначала происходят массовые убийства, потому что всех терроризирует одна банда, а потом происходит волна новых убийств, потому что другие банды борются за право терроризировать всех? А когда фигуранты того же дела в Кущевской кончают с собой таким удивительным способом, что на их телах обнаруживаются явные следы побоев и отчаянной борьбы? А когда, наконец, любая демонстрация — даже согласованная — может превратиться в бесконтрольное побоище, и закон при этом всегда на стороне разгоняющих? Ведь «рейтинг опасности» — это не только оценка реальных угроз. Это показатель атмосферы, а российская атмосфера такова, что сгуститься в ней может что угодно. С этим ощущением живем мы все. Но мы-то привыкли.

Белоруссия, кстати, в двадцатку не входит. Она отнесена к третьей категории — опасность минимальна — и закрашена на карте зелененьким. Но ведь помимо индивидуального терроризма есть еще и государственный террор. И он-то делает страну наиболее опасной — поскольку государство, во-первых, непредсказуемо, а во-вторых, бесконтрольно. Видимо, Maplecroft составляет рейтинги опасности только для иностранцев. А если бы речь шла об опасности для своих — оспаривать у нас место в первой пятерке смог бы разве что Иран.

№ 138, 11 августа 2011 г.

Липовый мед

Скандал, разгоревшийся во втором медицинском (на бюджетные места принимались призраки, дабы в действительности зачислить туда блатных или платных), вскрыл сразу две проблемы

Первая проблема — ЕГЭ, от которого ожидали надежности и демократизма, но оказалось, что машинный экзамен дает не меньше, а больше возможностей для мухлевки. Вдобавок он чрезвычайно закрыт — устный ответ абитуриента на экзамене и сочинение, которое оставили всего-то в 24 вузах, куда проще проконтролировать. Меж тем подготовка и проверка ЕГЭ — мероприятие сугубо келейное, и тут вузам открывается небывалый простор (особенно если учесть, что апелляция по ЕГЭ почти всегда безуспешна). Хорошо, что отважный программист Симак обнаружил фальшивых абитуриентов, — плохо, что подобные нарушения способен выявить только программист, а не специалист-предметник. Во время открытого соревновательного экзамена — устного или письменного — уровень поступающих наглядней, фальшивого абитуриента не подсунешь, так называемые кавказские сто баллов не предъявишь (в регионах с ЕГЭ обращаются крайне вольно) — словом, новая экзаменационная система не снизила, а повысила риск жульничества; но с ней пусть разбираются чиновники минобрнауки. Или, точнее, не разбираются — им ведь это даром не нужно. Чем хуже будет ситуация с образованием в стране, тем лучше: в просвещенном обществе граждан не так легко дурить, так что в воспитании умников тут никто особо не заинтересован.

Серьезней вторая проблема: ведь образование у нас получают не потому, что желают овладеть некоей конкретной профессией. Скрытая безработица у нас по неофициальным данным (официальной статистики нет) достигает 70 %: это я сам опрашиваю коллег и прочих выпускников, кто работает не по специальности. Получается, что обучение в вузе не пригодилось на работе никому. Филологи сплошь и рядом идут в риелторы, инженеры — в менеджеры, врачи — в банкиры, при том, что реальных учителей, врачей и особенно инженеров стране жестоко не хватает. Образование у нас — всего лишь попытка занять ребенка чем-то пристойным вместо того, чтобы трудоустроить. Да и куда его трудоустраивать? В России востребованы 30-летние, реже 40-летние, а молодым и начинающим нет иной дороги, кроме как в продавцы либо в чернорабочие. Я сам преподаю, и не в последних вузах, и вижу катастрофическое падение уровня современного российского студента: учатся в основном честолюбивые провинциалы. Москвичи и богатые гости столицы — главным образом с плодородного юга — без особого старания имитируют учебный процесс. А дети элиты обучаются за границей, и это не получение знаний, а первый этап социализации «там».

Наше образование плохо не потому, что коррумпировано, а потому, что по сути своей имитационно. Мы каждый год получаем новый отряд недоучек, делающих вид, что они чему-то научились. Но невозможно выучить чему-нибудь стоящему человека, свято уверенного в том, что знания ему не пригодятся. И уж вовсе глупо увольнять в этой ситуации ректора второго — «пироговского» — меда. Он всего лишь честно участвовал в компрометации российского высшего образования, то есть делал то, чего от него негласно требует дух времени и руководство профильного министерства.

№ 142, 18 августа 2011 г

Воспроизводственный роман

Эксперты подготовили для правительства доклад о воспроизводстве бедности в России

Бедных — в смысле нищих, живущих за чертой бедности или около нее, — в России стало втрое меньше, если сравнивать с началом нулевых. Однако печальнее другое: как бедность, так и богатство в России воспроизводятся. Больше всего рожают бедные, и нет никакого шанса, что их дети переберутся в другой социальный слой. Что еще грустнее — обнаружилось упорное нежелание работать у 6 с лишним миллионов трудоспособных мужчин: количество их за пять лет увеличилось тысяч на 500. В этом, однако, нет ничего удивительного: каковы будут мотивации для работы, если бедные не становятся богаче, а богатые не разоряются? Покажите мне хоть одного отпрыска российского крупного чиновника или банкира, который бы зарабатывал творческим или рутинным трудом. Покажите семью из высших эшелонов власти, где дети не обучались бы за границей. Как хотите, но даже в СССР с ротацией элит обстояло лучше: там был отвратительный, аморальный, но работающий социальный лифт под названием комсомол. Куда и как может подняться провинциальный ребенок из многодетной семьи, особенно с учетом ЕГЭ, дающего шанс бездарным, но ни единого шанса — талантливым и неординарным?

Спросим себя: каковы должны быть мотивации даже не для инициативной и серьезной работы, но для элементарного выполнения повседневных обязанностей? В СССР хоть статья была за тунеядство, а тут? Только то, что иначе с голоду сдохнешь? Да нет, в России трудно с вознаграждением за реальный труд, а с социальным паразитизмом все обстоит прекрасно. Вячеслав Пьецух недавно заметил: живут в деревне, бывшем совхозе, 500 человек, работают 50, а пьют все. Как так? Чудо. Честно говоря, я сам заметил один из величайших русских законов: поскольку власть менее всего заинтересована в профессионалах и более всего — в люмпенах, у которых абстрактных интересов не бывает и прав соответственно, тут лучше всего оплачивается безделье. Те мои друзья, которые работают больше и лучше всех, подвергаются остракизму как среди коллег, так и со стороны начальства. И сам я больше всего получаю за то, что не представляет для меня ни радости, ни интереса. Российская власть делает все для того, чтобы подданные не работали, не росли и даже не надеялись превратиться из морлоков в элоев: все верхние этажи надежно оккупированы. Внизу нет ни одного человека, который бы в этом сомневался, а наверху — никого, кто этим бы тяготился. Среди дворян были те, кому в тягость была собственная праздность, — наша эпоха надежно отрубила совесть у всех, кто пробрался наверх либо родился там.