чуть ли не в узилище. Знала и шантажировала. Даже иногда, выплёскивая своё постоянное раздражение, била, понимая, что та не пожалуется.
— Теперь, — грустно сказала Витковская, — Зобнина на свободе и обязательно предаст гласности мои преступные дела, завязанные на похоти. Свою жизнь я закончу в холодной келье без надежды увидеть солнце. Она обязательно это сделает. Ей доставляет удовольствие страдания людей.
— Не отчаивайтесь, Наталья Дмитриевна, — попыталась утешить её я. — Вы же больны и не отвечаете за некоторые свои действия. Это подтвердит и Илья Андреевич. Быть может, у меня получится вылечить вас своим Даром и снова заживёте нормальной жизнью.
— Вы очень добры, Елизавета, но жизни у меня больше не будет в любом случае. Даже если стану самой праведной во всей Москве, то былое останется в памяти многих.
— Можно уехать из столицы. Куда-нибудь подальше. На Урал, например. Там начать новую жизнь, не афишируя прошлое. Заведёте семью.
— Не получится. Если и смогу влюбиться, то всегда возможен случайный риск разоблачения моего распутства. Слухи имеют дурную привычку просачиваться даже сквозь камни. В результате пострадает моя новая семья. Да и жить в постоянном страхе, ожидая подобного, не смогу. А если болезнь вернётся? Вы сможете дать гарантию, что этого не произойдёт?
— Я даже пока не уверена, что смогу её вылечить.
— Вот видите! Так что доживать мне одинокой, никому не нужной старухой. Дай Бог, не похотливой — это совсем ужасно. Я много обо всё этом думала. Выхода нет… Только смерть.
— Выход есть всегда, — тепло сказала я.
После этого встала и, подойдя сзади, положила на голову Натальи руки, напитав их Даром.
— Отдохните. Вам нужен сон. Пусть он будет лёгким и счастливым. Пусть в нём будет много солнца и доброжелательных улыбок. Спите… Спите…
Как только баронесса обмякла, то перетащила её из кресла на кровать и прошлась Даром по всему телу. Потом, не мешкая, пошла искать матушку Клавдию. Та нашлась на улице, строго отчитывающая двух понурых монашек.
— Матушка Клавдия, — вежливо обратилась я к ней. — Не уделите ли вы мне время?
— Что-то ты больно вежливая, Елизавета. Не к добру.
— Потому что мне сейчас нужна ваша помощь служительницы Господа.
— Мы все ему служим деяниями и помыслами своими.
— Согласна. Где мы можем с вами поговорить наедине?
— Пойдём в мою келью.
Жилище Клавдии действительно напоминало келью, хотя и было в отдельном срубе, предназначенном для сестёр. Тут я оказалась впервые. Маленькая комната поражала своей чистотой и аскетичностью. Широкая деревянная лавка, одновременно выполняющая функцию и спального места, и стульев, да грубо сколоченный столик с открытым молитвенником и огарком свечи в подсвечнике — вот и вся мебель. Но на стенах висело множество икон. Сразу видно, что очень старых. Благодаря им создавалось впечатление, что нахожусь в маленьком храме.
— Что? Не по нраву мои “хоромы”? — усмехнулась монахиня.
— Наоборот. Уютно… — призналась я, перекрестившись на иконы. — С душой всё. С любовью, несмотря на простоту. Вот о любви и хотела с вами поговорить.
После этого пересказала историю баронессы Витковской, опустив несколько пикантных подробностей из её откровений.
— Вот дура-то Наталья! — резко выразилась матушка, когда я закончила. — Чего раньше молчала и никому не говорила?! А этого беса, что её ребёнком обесчестил, хоть заново откапывай, да на костёр тащи! Чтобы не поганил землю своими костями!
— Она бы и сейчас не рассказала, но после сегодняшней ночи была в таком состоянии, что просто необходимо было выговориться. Я к ней специально сразу же и пошла, чтобы не упустить момент. Потом усыпила и своим Даром проверила. Боюсь, что он не поможет. Я никакой болезни не обнаружила. Но она должна быть! Значит, не вижу. А как лечить то, что не ощущаешь?
— Ей не тело, а душу лечить надо.
— Согласна. Судьба у девушки исковеркана полностью. Где баронесса сможет найти покой и утешение? Где не будет мужских соблазнов? Только в монастыре. Только в нём найдёт она поддержку и не останется один на один со своими страхами. Но не в каземате сыром. Наталья должна добровольно принять решение, что хочет разделить вашу судьбу и стать полноценной монахиней. Сама она к такому решению вряд ли придёт, так как считает себя до такой степени порочной, что даже Бог от неё отвернулся.
— Он ни от кого не отворачивается.
— Я тоже так считаю. Только донести эту мысль не смогу. Витковской нужна хорошая наставница.
— Верно мыслишь, Елизавета. Сама ею и займусь.
— Ну… — неуверенно протянула я. — Может, кого-то другого найдёте?
— Не доверяешь? Не отвечай! По глазам вижу. Мол, Ворона только каркать умеет? На кого надо и каркну! Понимаю, что с Натальей творится. Сама почти такой же, как она была. В юном возрасте по дурости да от вседозволенности в секту бесовскую попала. Грехов за спиной немало…
Потом прозрела и к монастырю ближайшему рванула. Долго меня выхаживали да в чувство приводили, пока из адского пламени не выбралась. И с Витковской то же самое происходит. Так что кому, как не мне, Наталью к свету направлять. Коли останется среди сестёр, то отправлю её узилище.
— Зачем туда? — возмутилась я. — Это несправедливо!
— Помолчи и не перебивай. К матушке Софье отправлю. Она от бога тоже кой-какие дары имеет и сможет контролировать душу мающуюся. К делу приставит, заботой окружит. Да и сёстры там в мир не выходят. Живут обособленно, чтобы заразу всякую от ведьм чёрных к людям не принести.
— Спасибо. Извините.
— Не за что благодарить, Елизавета Васильевна, — неожиданно перешла матушка Клавдия на “вы”. — Долг это мой. Это я вам спасибо сказать должна. Великий подвиг духовный совершили: за одни сутки душу невинную спасли, позволив на свет появиться, а потом и грешную, самоубийства не допустив. Не каждому такое дано. Сильно ошибалась я в вас, впервые увидев.
— Я была с вами, так что благодарить меня не стоит. Одна бы не справилась.
— Пути Господни неисповедимы. Ладно, идите, если больше сказать нечего. А я помолюсь и к Витковской направлюсь. Сложное послушание мне с ней предстоит. Ох, сложное…
— Вроде это не так называется.
— А как? Дурой, Елизавета, иногда бываешь, хоть и умная. Совесть часто посложней игуменьи послушание накладывает.
— Согласна. А вы опять мне тыкаете?
— Не от неуважения теперь. Мы среди своих тоже по-простому. Ты хоть и мирская, но по духу наша… Всё! Не отвлекай меня от молитвы!
— До свидания, матушка Клавдия! — улыбнулась я и, перекрестившись, вышла из комнаты.
На массаж к Екатерине Михайловне пришла немного напряжённая, но вида, что волнуюсь, не подала. Вежливо провела все процедуры и поделилась