Я покачала головой, хотя ответ был мне известен.
— Потому что нас воспитывала наша мама.
Я вышла из своего лагеря на вырубке с первыми лучами солнца и все утро не видела ни одного человека. А к полудню уже не видела даже МТХ. Я потеряла тропу среди вывалов леса и временных дорог, которые пересекались во всех направлениях и со временем стерли тропу с лица земли. Поначалу я не так уж сильно тревожилась, полагая, что дорога, по которой я иду, где-нибудь непременно вырулит к такому месту, где снова пересечет тропу, но этого не случилось. Я вытащила из рюкзака карту и компас и попыталась сориентироваться. Именно что попыталась — мои навыки в ориентировании по-прежнему оставались ненадежными. Я пошла по другой дороге, но она лишь привела меня к третьей. А третья — к четвертой, пока я уже не могла ясно вспомнить, по которой из них я шла вначале.
Я остановилась, чтобы пообедать. Стояла послеполуденная жара, и мой монументальный голод лишь слегка приглушало тошнотворное осознание того, что я не понимаю, где нахожусь. Я молча пеняла себе за то, что была столь беспечна, за то, что в раздражении пошла дальше, вместо того чтобы остановиться и обдумать свой курс, но теперь с этим уже ничего невозможно было поделать. Я сняла футболку с Бобом Марли и повесила ее на ветку просушиться, вытащила из рюкзака другую футболку и натянула ее. С тех пор как Пако преподнес мне свой подарок, я носила футболки по очереди, меняя одну на другую в течение дня — так же, как меняла носки, хотя и понимала, что это — роскошь, которая лишь добавляет больше веса моему рюкзаку.
Я изучила карту и пошла дальше, сначала по одной неровной колее, потом по другой, ощущая трепет надежды всякий раз, как мне казалось, что я вновь набрела на тропу. Но к началу вечера дорога, по которой я шла, закончилась нагроможденной бульдозером кучей грунта, камней и веток, высокой, как дом. Я забралась на нее, чтобы осмотреться получше, и увидела еще одну дорогу, пересекавшую старую вырубку. Я шла по ней до тех пор, пока одна из моих сандалий не свалилась с ноги: и клейкая лента, и перепонка, которую она удерживала, оторвались от подошвы.
Я пошла по другой дороге, но она лишь привела меня к третьей. А третья — к четвертой, пока я уже не могла ясно вспомнить, по которой из них я шла вначале.
— А-а-а! — в ярости завопила я. Потом осмотрелась, ощущая странное безмолвие стовших в отдалении деревьев. Они казались мне чем-то живым и мыслящим — как некие люди, защитники, которые всей душой рады были бы избавить меня от этого кошмара, — хотя не делали ничего, просто молча стояли и смотрели.
Я уселась на землю посреди высокой травы и древесных побегов высотой по колено и всерьез занялась починкой обуви. Сконструировала пару металлически-серых квазиботинок, снова и снова оборачивая клейкую ленту вокруг носков и похожих на скелеты остатков сандалий, словно создавая защитные заклинания для моих измученных ног. Я старалась наворачивать ленту достаточно туго, чтобы эти импровизированные ботинки продержались до конца перехода, но при этом достаточно свободно, чтобы можно было снять их в конце дня, не порвав. Они должны были донести меня до самого Касл-Крэгз.
А теперь я еще и не имела представления, насколько это далеко или как я туда попаду.
В этих своих квазиботинках я пошла дальше через вырубку, до дороги, а там осмотрелась. Я больше не понимала, в каком направлении следует двигаться. Единственными местами, где можно было осмотреться вокруг, были вырубки и дороги. Леса представляли собой густую чащу из елей и бурелома, и этот день дал мне понять, что здешние ненадежные дороги — всего лишь линии в необъяснимом, немыслимом лабиринте. Они шли на запад, потом сворачивали к северо-востоку, потом некоторое время тянулись к югу. Еще больше положение усложняло то, что отрезок МТХ между Берни-Фоллс и Касл-Крэгз не столько шел на север, сколько описывал широкую дугу с уклоном к западу. И теперь я вряд ли могла даже сделать вид, что иду по проложенному маршруту. Моей единственной целью теперь было выбраться оттуда, куда я попала. Я знала, что если пойду на север, то со временем выйду на шоссе 89. Я шла по дороге, пока почти не стемнело, отыскала сравнительно ровное место в лесу и поставила палатку.
Да, я заблудилась, но я не боюсь, твердила я себе, готовя ужин. У меня было в достатке пищи и воды. Все, что мне нужно, чтобы прожить неделю или больше, было упаковано в моем рюкзаке. Если я просто пойду дальше, то со временем выйду к цивилизации. И все же, заползая в свою палатку, я буквально дрожала от осязаемой благодарности за то, что у меня есть этот привычный кров, состоявший из зеленого нейлона и брезентовых стен, которые стали моим домом. Я осторожно выпростала ноги из самодельных «ботинок» и поставила их в уголок. Просмотрела карты в своем путеводителе — наверное, раз в сотый за этот день, — ощущая разочарование и неуверенность. Под конец просто бросила это занятие и залпом прочла около сотни страниц «Лолиты», погрузившись в ее ужасную и забавную реальность настолько полно, что позабыла о своей собственной.
Утром до меня дошло, что у меня больше нет футболки с Бобом Марли. Я оставила ее на той ветке, на которую повесила ее сушиться накануне. Лишиться ботинок — это было плохо. Но лишиться футболки с Бобом Марли — еще хуже. Это была не просто какая-то там старая футболка. Она была, по крайней мере, по словам Пако, священной рубахой, которая означала, что я иду вместе с духами животных, земли и небес. Я не была уверена, что верю в это, но она стала для меня символом чего-то такого, чему я не могла как следует подобрать название.
Я укрепила свои импровизированные ботинки еще одним слоем клейкой ленты и шла весь этот жаркий день до самого вечера. Накануне ночью у меня сложился план: я пойду по этой дороге, куда бы они меня ни привела. Я буду игнорировать все остальные, которые ее пересекают, какими бы интригующими и многообещающими они ни выглядели. Под конец я убедилась, что если не сделаю этого, то просто буду продолжать бродить по бесконечному лабиринту. К середине дня я почувствовала, что дорога вот-вот куда-то меня приведет. Она расширилась, стала не такой изрезанной, и лес впереди расступился. Наконец, я завернула за поворот и увидела трактор, в котором не было водителя. А за трактором открывалось двухполосное шоссе с настоящим покрытием. Я пересекла его, повернула влево и пошла по обочине. Единственное, что я могла предположить, что это шоссе 89. Я снова вытащила свои карты и проследила по ним маршрут, по которому я могла на попутках добраться обратно к МТХ, а потом стала пытаться поймать эту самую попутку, отчаянно стыдясь своих кошмарных самодельных ботинок. Машины проезжали мимо по две — по три, между ними были длительные перерывы. Я простояла на шоссе с полчаса, держа руку с поднятым вверх большим пальцем, чувствуя нарастающую тревогу. Наконец, мужчина, сидевший за рулем пикапа, притормозил и съехал на обочину. Я подошла к пассажирской дверце и открыла ее.