Читать интересную книгу Первопрестольная: далёкая и близкая. Москва и москвичи в прозе русской эмиграции. Т. 1 - Александр Дроздов

Вольный типографщик из отставных поручиков жил в 1781 году подле Воскресенских ворот, в университетском типографическом доме.

В одном старинном описании Москвы прямо указано, что «дом мартиниста, содержателя университетской типографии, отставного поручика Новикова по Мясницкой улице, по выходе из Проломных ворот, налево».

В этот дом Новиков ввёл молодую жену, воспитанницу князя Николая Трубецкого, Александру Егоровну Римскую-Корсакову. Там же родились все его дочери и сын.

Там его видел и Болотов, сохранивший в записках живой образ и даже простые, обиходные слова Новикова.

«В обхождении Новиков весел и приятен», — замечает Болотов. У Новикова есть приговорка: «Прекрасно, братец», при Болотове он позвал казачка: «Эй, малый, кофей скорее». Новиков носил тогда коричневый кафтан с перламутровыми пуговицами и не пудрил волос. Пристальный ум светился в его карих глазах с немного нависшими веками. У него были крупные и сильные руки.

Каждый вечер в столовую его дома собиралось на свечи человек двадцать: у него бывали студенты, почт-директор Ключарев, бакалавр Костров, университетский куратор Херасков, князь Трубецкой.

Дом Новикова, как и дома Хераскова и князя Трубецкого, были, по-видимому, очагами московского розенкрейцерства.

Княгиня Дашкова, которая видела Новикова позже, описывает его «пожилым, с таинственной наружностью, в пасторском чёрном наряде».

По-видимому, Дашкова, как и вся московская среда, окружавшая мартинистов, догадывалась, что неспроста все их типографии, аптеки, книги: поэтому она и приметила печать тайны на лице вольного московского типографщика. А тайна, действительно, была.

* * *

Если Новиков весь в явном и напряжённом действии, в упорной воле к делу и к созданию, то стоит за ним почти неслышная фигура: Иван Егорович Шварц, вдохновитель московского Злато-розового Креста.

— Однажды, — рассказывает сам Новиков, — пришёл ко мне немчик, с которым я, поговоря, сделался всю жизнь до самой смерти его неразлучным…

Этот «немчик» из Трансильвании был гувернёром у помещика Рахманова в Могилёве, затем перебрался в Москву, где через стихотворца Майкова познакомился с тем же князем Трубецким и вступил в каменщицкую ложу.

В год переезда Новикова в Москву Шварц получил место профессора немецкого языка в Московском университете.

Но не только могилёвским гувернёром и университетским лектором был этот «немчик».

В ранней молодости, по некоторым свидетельствам, он служил в Голландии, был «унтер-офицером Ост-Индийской компании» и несколько лет жил в Индии.

«Юноша с сияющими глазами, который никогда не смеялся», — так вспоминают о нём современники. Он был строг, суров, даже сумрачен, и вспыльчив.

Печатные станки Новикова разносили розенкрейцерские книги по всей России.

«Химическая псалтырь Парацельса», Сен-Мартеновы «О заблуждениях и истине», «Диоптра», «Киропедия», «О древних мистериях» и «Хризомандер» встречались тогда и на ярмарках.

А молодой Шварц, в 1781 году ему было не больше тридцати лет, выбирал и воспитывал орденскую молодёжь: при помощи Новикова и его друзей он учредил в мае 1781 года «Собрание университетских питомцев», «Учительскую семинарию», общежитие для студентов.

В старинном каменном доме на Кривом Колене неподалёку от Меншиковой башни среди двадцати воспитанников Шварца жил и будущий историограф российский Карамзин, и молодые студенты Невзоров и Колокольников, разделившие судьбу своих учителей.

6 ноября 1782 года усилиями Шварца было создано «Дружеское учёное общество» для поощрения российских наук и художеств. Торжественные публичные собрания Общества открылись в доме розенкрейцера Петра Татищева у Красных Ворот.

Несомненно, однако, что вся эта огромная просветительская и воспитательная деятельность была не целью, а средством к цели сокровенной.

И как забыть, что «немчик» Шварц, этот скромный студенческий воспитатель, был одновременно и «единственным верховным предстоятелем теоретической степени Соломоновых наук в России»?

Как забыть и то, что Шварц, по свидетельству современников, привёз из Берлина в Москву prima und sekunda materia des Goldes[164] для делания золота, и что розенкрейцеры, появившиеся на высших степенях европейского масонства с 20-х годов осемнадцатого века, преимущественно посвящали себя алхимическим работам, отысканию золота и философского камня?

Золото и камень алхимиков искали и московские Рыцари Иерусалима.

* * *

Волшебное золото и камень мудрости… В химической псалтыри Феофраста Парацельса, изданной Новиковым, указано, что «философский камень составлен из Серы и Меркурия. Меркурий суть семя женское всех металлов, имеет знак луны. Сера суть мужское семя металлов, имеет знак солнца». В книге Абрагама рецептура философского камня обозначена так: «Зелёный Лев, Змея, Молоко Девы», а самая тайна камня заключена будто бы в магических надписях Николая Фламеля Аш Мезереф на портале парижского Собора Богоматери.

Все эти рецепты алхимиков, известные розенкрейцерам, отнюдь не были для них абстракциями или философскими выражениями.

Розенкрейцеры искали камень мудрости и золота в буквальном смысле.

Они искали раскрытий таинств бытия, как на внутреннем духовном опыте, — личной святости, — так и в алхимических работах, на путях магии.

Они верили, что всё бытие есть Божье чудо. Его магия. Они искали путей к магической власти над жизнью, верили, что такую власть найдут, и тогда Россия, и человечество, и вся человеческая жизнь преобразятся в чуде.

Они искали той же силы, творящей чудеса, которую Христос открыл апостолам, посылая их на благовествование.

Потому-то Шварц и привёз в Москву неведомые нам «материи» для делания золота.

Мы знаем, что московские розенкрейцеры почитали вдохновенного юношу высоким учителем, его боготворил Новиков, имя ему в ордене было Гарганус, и называли его магистром. А в мистической таблице высших розенкрейцерских степеней берлинской ложи «Трёх Глобусов», расположенных по алхимической цепи, степень «магистр» указана пред девятой и последней: «магус».

Шварц и был, по-видимому, магом московских розенкрейцеров.

В одном старинном известии о них мы читаем: «Бич людей суть нищета, старость, болезни. Братья Злато-розового Креста ищут то, что уничтожает их: золото и жизненный эликсир».

В одном дипломе Московского орденского капитула сказано, что «цель розенкрейцеров состоит в том, чтобы открыть потерянное слово и восстановить разрушенный и рассеянный камень». Мы найдем также указания, что розенкрейцеры искали путей к восстановлению на земле золотого века.

Наконец, мы имеем свидетельство, что с 1783 года «Новикова и его друзей занимали в франкмасонстве только теоретический градус Соломоновых наук и розенкрейцерские работы».

Можно предположить поэтому, что именно эти алхимические и магические искания и прикрывались всей внешней просветительной деятельностью.

Можно предположить, что и аптека, учреждённая Новиковым в Москве, была только завесой для тайной аптеки, тайной алхимической лаборатории розенкрейцеров.

К такому предположению есть все основания, если судить по аналогии: ведь действовала с 1783 года в Вольной, так сказать, гласной типографии Новикова ещё и тайная орденская типография, в которой печатались сокровенные книги розенкрейцеров, например редчайшая «Колыбель Камени мудрости» или «Шестидневных дел сего мира тайное значение», до нас не дошедшие.

Так же прикровенно могла действовать и тайная аптека, где искали золото и жизненный эликсир.

Но здесь для непосвящённых потомков громоздится загадка на загадке.

* * *

Что осталось от таинств Розы и Креста в Москве?

Обрывки рассказов о старинных обрядах и ритуалах, в которых потомок не понимает ничего, две-три застольные песни.

Вот, например, ода Ключарева на открытие Дружеского учёного общества в 1782 году:

Объемлет чувства огнь священный,Мой дух стремится воспаритьВо храм, от смертных сокровенный,И книгу Промысла открыть.

Или такая храмовая песня розенкрейцеров:

Как дом телесныйВ гнилость падёт,Мастер НебесныйВ гроб наш сойдёт.

Взвейтесь сердцамиВыше всех звезд,Блещет пред вамиЗлато-розовый Крест…

Как сохранилось розенкрейцерское имя Шварца — брат Гарганус, так и Новикова — брат Сацердос-Коловион и Ивана Лопухина — брат Филус.

У Лопухина есть указание, что кавалеры ордена на своих собраниях носили «чёрные мантии, слева сердце, обвитое змеёй», а председатель был в «белой мантии, золотом испещрённой», а на орденском ковре изображался «шар земной с седьмью планетами».