Читать интересную книгу Первопрестольная: далёкая и близкая. Москва и москвичи в прозе русской эмиграции. Т. 1 - Александр Дроздов

О допросе умалишённого. Несчастный Невзоров, по словам Колокольникова, помешался ещё в Геттинге из-за неразделённой любви: «Невзоров был влюблён в девку, в том же доме, где он, жившую, и без её ответного чувства впал в болезнь».

Как видно, уже помешанным вернулся он из чужих краёв в Россию.

Вот опросные пункты Невзорову:

«Были ль вы в народном собрании во Франции или не имели ль какого сообщения или сношения с членами народного собрания?»

«Изъясните причину, почему вы называете в Невском монастыре митрополита, монахов и прочих иезуитами?»

«Сверх того, говорили вы между прочим, что ваше учёное общество отвратило бунт в России, то и показать вам обстоятельно?»

И вот зловещие ответы умалишённого:

«Сказано ему, Невзорову, было, что если он ответствовать не будет, то он, яко ослушник власти, по повелению Ее Императорского Величества будет сечён, на что с азартом говорил, я-де теперь в ваших руках, делайте, что хотите, выводите меня на эшафот и публично отрубите голову».

«А в Невском монастыре все иезуиты, и меня душили магнизациею, так как и в крепости все иезуиты, и тут также его мучат составами Калиостро, горючими материями».

«Меня и в супах кормят ядом, и я уже хотел выскочить в окошко, а в крепости солдаты и сержант разбойники, которые имена себе переменили».

«И хотя Невзоров Ив. Ив. Шуваловым довольно был уверяем, что солдаты люди добрые и верные, сказал: „Во Франции-де, где прежде бунт начался, как не в Бастилии, ведь и здесь был Пугачёв, да есть-де ещё какой-то подобный ему Метёлкин“».

Несчастный «просил отвести ему другие покои, а в этом покое писать он не может, потому что под покоем, где он сидит, множество горючих материй, да думаю, что тут много и мёртвых».

Наконец, он «отказался принять бельё и одежду, ибо всякое бельё и платье намагнетизировано».

После таких ответов «Его Высокопревосходительство Ив. Ив. Шувалов заключение сделал таково, что оный Невзоров в уме помешан…»

Точно бы провидел несчастный в горячечном бреду будущий русский бунт, когда виделся ему новый Пугачёв в виде бесчисленного «Метёлкина» и «разбойники, которые имена себе переменили», — те, кто мучает теперь Россию.

Те же видения были и у розенкрейцера Кутузова, обвиняемого позже в «делании золота», когда писал он в одной из своих берлинских записок, что отечество наше соделается вместилищем казней…

Розенкрейцеры как бы провидели будущее России и желали победить самую судьбу её, но «бунта в России» не отвратили…

Невзоров был отправлен в сумасшедший дом, а Колокольников после допроса умер в секретном госпитале при Петропавловской крепости, или по другой версии, в Обуховской больнице.

15 ноября 1791 года Безбородко писал московскому губернатору князю Прозоровскому о мартинистах: «Мы употребим все способы к открытию путей, коими переписка сих, не знаю опасных ли, но скучных ханжей, производится. Хорошо бы сделали, если бы послали, кого под рукой, наведаться у Новикова в деревне».

Против Новикова была «выдвинута самая старая пушка из арсенала», как назвал Прозоровского Потёмкин.

В письме Безбородко прямо указано на какую-то переписку.

Есть три правительственные, так сказать, версии об этом неведомом письме. По одной, императрица якобы «перехватила письмо Вейсгаупта, вожака баварских иллюминатов[166], крайнего революционера, бывшего в связи с вожаками французской революции. Письмо было на имя Новикова и заключало несколько таинственных выражений».

Известный Ростопчин также уверяет, что «у Новикова перехватили письмо баварского иллюмината, написанное мистическим слогом, а на ясное толкование Новикова не удалось склонить».

Ростопчин упоминает и о доносе, поданном императрице, будто «на ужине у Новикова, где было человек тридцать, бросали жребий, кому зарезать императрицу, и жребий пал на Лопухина». Одно свидетельство называет даже имя доносчика: это был якобы князь Гавриил Гагарин, «гроссмейстер главной масонской ложи в Москве».

Тогда-то и выстрелила «старая пушка»: Прозоровский.

* * *

22 апреля 1792 года советник уголовной палаты Дмитрий Олсуфьев выехал из Москвы в Авдотьино-Тихвино для обыска. Есть известие, что при виде уголовного чиновника Новиков упал в обморок. Через два дня в сельцо прискакал ночью майор гусарского эскадрона Жевахов с дюжиной гусар. Новикова захватили за перепиской. Его увезли в кибитке с домашним врачом Багрянским. Дом заняли солдаты. В эти дни сын и дочь Новикова заболели падучей.

В архиве Прозоровского сохранилось несколько писем его к Шешковскому. В письме от 4 мая 1792 года он зовёт Шешковского в Москву и признаётся, что ему одному с Новиковым «не сладить»: «Экова плута тонкого мало я видал».

В другом письме, от 17 мая 1792 года, есть любопытное указание на то, что среди розенкрейцеров были и священники: «Из духовного чину священник Малиновский, многих, особливо женщин, духовник».

— А Новиков вить во всём сознался, — скажет в эти дни князь Прозоровский Лопухину, предъявляя ему 180 опросных пунктов «на бумаге с золотыми обрезами».

— Он не дурак и боится Бога, — ответил Лопухин, невозмутимо заполняя опросные листы.

Скоро был дан указ о содержании Новикова в Шлиссельбургской крепости в течение 15 лет. «Арестанту без означения имени» отвели тот самый каземат, где был убит несчастный царевич Иоанн Антонович.

На пороге Новиков «поклонился в землю, объявил о своей невинности и благодарил Спасителя за неспосланное испытание». С Новиковым добровольно согласились отбывать заключение доктор Багрянский и слуга.

С 3 июня 1792 года начались допросы заключённого «тайным советником и кавалером Степаном Ивановичем Шешковским».

18 октября 1792 года дневник Храповицкого отметит, что императрица «слушала рапорты Симбирского губернатора о бригадире Иване Петровиче Тургеневе и сказывать мне изволила, что мартинисты до того доходили, что призывали чертей. Всё найдено в бумагах Новикова».

Самого Новикова тем временем допрашивали о значении слов «неограниченный» и «ограниченный» и об «ужасной бумаге», неведомой записке наследника престола Павла Петровича, переданной им розенкрейцерам через посредство Баженова ещё в конце 1775 года.

В 1787 году Баженов снова доставил розенкрейцерам записку от Павла Петровича, а те вторично послали ему свои книги и среди них — о таинстве Креста.

Связи розенкрейцеров с Павлом Петровичем, несомненно, были, и связи многолетние, но ни допросы, ни ответы Новикова не приоткрывают завесы над этой тайной.

В «Возражениях на ответы Новикова по опросным пунктам» есть также указание на то, что Новиков будто бы написал «Особое повеление для розенкрейцеров его рукой, которое точно говорит, чтобы иллюминатов терпеть и не обличать, а посему можно ли уже поверить, чтобы у них в сборищах иллюминатов не было, буде они и сами не те ж».

На 30-й вопрос опросных пунктов «о делании камня филозофического и прочих химических практических работах» и на 36-й вопрос, «делано ли золото, буде делано, то сколько всего и куда употребляли, или же сыскан ли химиками вашими филозофический камень, и кто также о сём заботился» Новиков ответил:

— Хотя и находится во взятых бумагах, но как из нас не было никого ещё, кто бы практическое откровение сих работ знал, то посему все предписания и оставлены без всякого исполнения.

Этот ответ несколько противоречит откровенному ответу Трубецкого о том, что «орден Злато-розового Креста — высшая химия, школа высших таинств натуры». Противоречит он и ответу самого Новикова о том, что розенкрейцер Кутузов писал Трубецкому «о своих упражнениях в практических работах».

Кажется, что мартинисты не были бы «кавалерами Розы и Креста» и «предстоятелями теоретической степени Соломоновых наук в России», если бы не искали «Бога в силе», о котором говорил розенкрейцер Гамалея.

Но то, что нашли, унесли с собою в могилу…

* * *

Московские маги, чаявшие силы чуда Божьего и преображения жизни, непонятны потомкам. Вовсе не понимала их и императрица.

Громадная духовная подпора, некий магический фундамент как бы подводился тогда под всю империю. Если дело Петрово было внешним преображением России, то Роза и Крест пытались создать внутреннее её преображение.

Императрица страшилась тайн и ещё больше страшилась революций. В борьбе с розенкрейцерами она пошла за Зубовыми.

Ни следа, ни тропы, ни памяти не осталось о тех дорогах духа и дела, по которым шли предки наши полтора века до нас. Всё уничтожено, всё сожжено…

11 февраля 1793 года князю Прозоровскому было предписано «предать огню все без изъятия» книги издания Новикова.

На Воробьёвы горы свезли на подводах «всю чертовщину» Новикова и, под командой князя Жевахова, предали огню.