«Риодан заявится сюда через несколько дней.
Чтобы напомнить о долге».
В течение нескольких лет я скрывалась за этими стенами, пытаясь быть такой незначительной, насколько это возможно. Скромной. Незаметной. Я с радостью ходила на поля, мечтала о Шоне и нашем совместном будущем, изучала магию ши-видящих, наставляла девушек мудростью, и благодарила бога за свое благословение.
Я любила это аббатство. Этих девушек.
Я разворачиваюсь и прохожу мимо прозрачного видения Крууса, вольготно развалившегося на диване в моей гардеробной, наблюдая за мной с тех пор, как четыре с половиной часа назад прозвенели колокола на час магии. Он с расправленными крыльями и обнаженный в своей особой манере. Я вытираю лоб платком, промакивая его от пота, который в последнее время там постоянно. Когда Шон не смог прошлой ночью приехать, я не спала уже второй день подряд. Крууса это не остановило. Он нашел способ истязать меня и в бодрствующем состоянии. К счастью, все, что он в настоящий момент мог делать, это являть свое призрачное видение. Он не мог ни говорить, ни прикасаться ко мне. Что, безусловно, сделал бы, если б мог. Я мельком скользнула по нему взглядом.
И начала одеваться.
Вчера вечером моя кузина была лучшим лидером, чем я.
Потому что я не знаю свой мир.
Пришло время это исправить.
Поездка в Дублин была долгой и тихой. Больше нет радиостанций, которые можно было прослушать в дороге, а я не захватила ни телефон, ни iPod.
Это был трудный день, особенно с Марджери у власти во главе аббатства, на волне поклонения за спасение в самый последний момент, приправленной едкими комментариями о моих многочисленных промахах, которые вкупе с подстрекательными фразами настропаляли девочек и заставляли их чувствовать себя так, словно я, как Ровена, их ограничивала. Я смотрела на нее и думала: «Могу ли я повести менее трехсот детей, девушек и пожилых женщин на войну?» Позже я сказала ей:
«Бороться надо с умом и упорством, а не бесстрашием».
«Если бы мы боролись с умом и упорством, то остались бы без дома, — резко возразила она. — Бесстрашие — единственная причина, по которой все еще стоит наше аббатство».
На этот счет она была права, но сейчас, между нами и участью моих девушек, существовала проблема куда посерьезнее. Она ни о ком не заботиться. Для того, чтобы добиться контроля, Марджери привела бы ши-видящих прямиком к их погибели, потому что для нее лидерство — это забота не об их благополучии, а только об ее собственном. По иронии судьбы, ее самовлюбленность делает Марджери более харизматичной, чего нет во мне. По дороге в город я размышляю о необходимости очарования девушек для укрепления своего положения. Разрешение проблемы таково: либо уходить с поста, либо измениться настолько, что не уверена, смогу ли я выжить при этом и остаться самой собой.
Я подъезжаю к «Честеру» вначале одиннадцатого и с удивлением обнаруживаю вереницу очереди, охватывающую аж целых три разрушенных городских квартала. Даже не представляла, что в Дублине осталось столько выжившей молодежи, и вообще, что встречу такое скопление в одном месте, будто это обычный Вечер Вторника, на старом добром Темпл Бар. Неужели они не понимают, что мир отравлен и погибает? Неужели они не чувствуют стук копыт надвигающихся Всадников Апокалипсиса? Один такой, пока еще безлошадный, соблазнительно мне улыбался, вольготно развалившись на моем диване. Другой, на смену погибшему, правда, не окончательно еще изменился. Но скоро их снова будет четверо.
Я оставляю машину в переулке и тащусь в конец очереди, уже не надеясь превратить неизбежное всенощное ожидание в урок о моем новом мире.
Я едва успеваю бросить «привет» своим новоявленным компаньонам, когда сзади на мое плечо опускается рука.
— Риодан желает тебя видеть.
Это один из его ребят, высокий, мускулистый и весь в шрамах, как остальные. Он сопровождает меня в начало очереди, невзирая на все протесты и умасливания, от флиртующих до абсурдных. Когда мы спускаемся в клуб, я выставляю щиты, чтобы защитить свое эмпатическое восприятие.
Музыка молотом врезается меня, перемалывая внутренности. Эмоции глубоко ранят, несмотря на все мои усилия отгородиться от них. Такой неприкрытый голод, такое мучительное желание быть нужными и не быть одинокими! Но они идут неверным путем. Я вижу здесь самое настоящее безумие: в «Честер» стекаются в поисках любви. С таким же успехом можно пойти в пустыню, в надежде найти воду.
Они больше бы преуспели, отправившись грабить хозяйственный магазин, повстречав другого мародера за таким же занятием; по крайней мере, они бы знали, что он был ответственным, склонным к добрым намерениям человеком, собирающимся что-то отремонтировать. Или обнесли бы библиотеку! Любой читающий человек, хороший. Нашли бы себе молитвенную группу; они появились по всему городу, как грибы после дождя.
На первый взгляд каждый человек, мимо которого мы проходим, кажется счастливее предыдущего, но я все чувствую: боль, незащищенность, обособленность и страх. Большинство из них все равно переживут ли они эту ночь. Некоторые потеряли стольких близких, что это больше их не заботит. Они живут в брошенных домах и отдельных квартирах в зданиях без телевизоров и лишены способа узнать о нависающих над ними угрозах постоянно изменяющегося мира. Их первобытный инстинкт прост: не спать по ночам одним. Это люди, которые лишь на днях выяснили все, что хотели знать всего лишь мимолетным приоткрытием тайной завесы. Теперь же, лишенные внешних покровов, с пробитой защитой они плыли по течению и их это устраивало.
И я не могу не задаться вопросами…
«Смогу ли я до них достучаться? Смогу ли как-то собрать всех в одно место и указать цель?» При этой мысли чувствую головокружение. Они не ши-видящие… но молодые сильные, и восприимчивые.
Вот женщина танцует, запрокинув свою голову в притворном экстазе, улыбаясь окружающим ее мужчинам и Невидимым. Когда мы проходим мимо, я вижу, что у нее на сердце, словно в секундной вспышке: она считает, что мужчина никогда не полюбит ее, если она не будет постоянно доставлять ему удовольствие. Она уступила свое право быть человеком с индивидуальными потребностями и желаниями, и стала сосудом для выполнения потребностей любовника. Если она будет яркой, как бабочка, и сексуальной, как львица в брачный период то будет желанной.
— Это не любовь, — говорю я, проходя мимо. — Это сделка. Так что смело требуй за нее плату. Получишь хоть что-то взамен.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});