Работы по осушению канала обнаружили вскоре всю свою бессмысленность и опасность, хотя Людовик защищал землекопов от нападений врага с помощью деревянных башен и катапульт. Однако крестоносцам пришлось познакомиться с «греческим огнем»: горшками с горючей смесью, которые поджигали все, чего касались, причиняли жестокие ожоги и горели даже на воде.
– Выдумка дьявола! – закричал Жуанвиль, увидев впервые летящее пламя, и трижды перекрестился.
Снаряды напоминали винные бочонки с огненными хвостами длиной с копье. В воздухе словно бы летели молнии или… ужасные драконы! Ночью они освещали все вокруг, будто солнце. При виде летящего огня испуганные люди становились на четвереньки, на ногах оставался один только Людовик, он поднимал глаза, полные слез, к небу и молился:
– Господи! Сохрани моих людей!
Пути Господни всегда неисповедимы. Помощь пришла от презреннейшего из презренных – от изменника.
Один бедуин пришел к Людовику, попросил денег и рассказал, что восточнее лагеря существует брод, за которым защитники Эль-Мансуры не следят, так как пастухи в этих местах известны своими разбоями.
В ночь с 7 на 8 февраля король, оставив лагерь на попечение герцога Бургундского и соблюдая полнейшую тишину, направился вместе со своей армией к броду, и войско начало переправу. Дело оказалось нелегким, высокие скользкие берега сильно замедляли движение. Начало светать, а переправились еще далеко не все.
Приказ Людовика был четок и ясен: ждать конца переправы и только тогда атаковать лагерь египтян. Для Робера д’Артуа слово «ждать» стало уже непереносимым. Его отряд и отряд тамплиеров были в авангарде. Но едва только копыта лошади Робера коснулись твердой земли, он вскочил на нее, пришпорил и, увлекая за собой своих рыцарей, не взглянув даже на тамплиеров, мимо которых промчался молнией, врезался в стан врага. Неожиданность принесла результат: спустя несколько минут, под яростный скрежет и лязг железа, лагерь был сметен с лица земли, и тот, кто не был порублен, спасаясь, бежал со всех ног в Эль-Мансуру, открывшую для беглецов ворота.
Дымясь от ярости, крича во всю глотку: «Рази! Рази!» – Робер казался демоном войны. Его сияющий меч срубал головы, как серп жнеца – хлебные колосья. От его руки погиб и эмир Фахреддин.
Когда на лагерь египтян обрушилась лавина крестоносцев, эмир, главный военачальник, сидел в ванне и ему красили хной бороду. Схватив оружие, он чуть ли не голым вскочил на лошадь и бросился навстречу д’Артуа. Фахреддин был могучим и опытным воином, но и он оказался бессильным против того священного безумия, какое в тот миг владело христианским принцем. Меч Робера вонзился в бок египтянина, и он свалился в кровавую грязь прямо перед копытами лошади Рено. Рено, опьяненный безумием бешеной битвы, ставшей наградой за долготерпение, мчался за своим господином, как тень. Но сейчас он спешился, снял с покойника кривую саблю из дамасской стали с золотой рукоятью и подал ее Роберу. Глаза Робера сияли.
– Пусть унесут эмира и воздадут положенные его сану и храбрости почести! А ты, Рено, снова в седло и вперед!
Гийом де Сонак, магистр тамплиеров, что оказался в этот миг возле них, понял, что принц сейчас поскачет к городу, и попытался его удержать.
– Нас не похвалят за эту атаку, сир! – упрекнул он Робера. – Конечно, ваши подвиги вас оправдают, но не стоит и дальше проявлять своеволие, нарушая приказ короля!
Но не было в этот миг довода, который мог бы образумить Робера.
– Бога ради, пустите меня, великий магистр! Я должен продолжить битву. Я брат короля. И вы обязаны следовать за мной, если вы не жалкий трус!
Могучий старец побледнел, услышав это оскорбление.
– Не в обычаях тамплиеров трусить, граф д’Артуа! Мы последуем за вами. Но знайте, ни один из нас не вернется!
– Все в руках Господа! Сражайтесь – и останетесь в живых! Что там еще такое?
Робер увидел коннетабля Умбера де Божо, что скакал к нему в сопровождении нескольких рыцарей.
– Король приказывает вам остановиться, мессир. Вы должны его дождаться. Он требует, чтобы вы проявили терпение! – прокричал коннетабль.
– А я не буду ждать! Даже моего брата! Через несколько минут я буду господином Эль-Мансуры и поднесу его своему королю во славу Божию.
Не желая больше ничего слушать, граф д’Артуа поднял на дыбы коня, издал воинственный клич, собирая своих воинов, и помчался к городу. Он не сомневался, что после гибели Фахреддина город сдастся ему без боя. На самом деле граф Робер и его шестьсот рыцарей, нагнув голову, мчались в западню. В Эль-Мансуре их ждал Бейбарс.
Тот самый, что в один прекрасный день станет султаном по имени Рукн ад-Дин Бейбарс ал-Бундукдари, но пока он был только начальником над арбалетчиками покойного султана Ас-Салих Айюба. Бейбарс не был ни египтянином, ни сирийцем, ни курдом, как Саладин. Он был кипчаком, рожденным в Туркестане. Туркестан претерпел нашествие монголов, так что в жилах его матери и его самого текла монгольская кровь. Мальчиком он был продан в рабы в Дамаск, оттуда попал в Каир, где стал телохранителем старого султана Аль-Салиха. Султан заметил его отвагу, ум и холодную жестокость, дал ему титул эмира и назначил начальником над арбалетчиками. Бейбарсу исполнилось тогда двадцать семь лет.
Атака Робера д’Артуа, влетевшего в Эль-Мансуру, задохнулась. Крестоносцев встретили отряды мамелюков, на их развевающихся знаменах красовался лев. Сеть разбегающихся улочек разделила отряд нападающих, и теперь справиться с горстками христиан не составляло большого труда. Робер, теснимый мусульманами, бился, как яростный барс, надеясь продержаться до прихода брата, но силы были неравными. Слезы ярости текли по его щекам под забралом шлема, кровь и пыль пропитали джюпон с изображением королевских лилий. Он мало-помалу отступал в глубь города, жители которого, спрятавшись за стенами, тоже сопротивлялись пришельцам. Один за другим рыцари падали, сраженные стрелами, пущенными с крыш, камнями, брошенными из окон.
– В укрытие, мессир! – крикнул Роберу Рено, успев заслониться щитом от летящей в него плитки. – Пока не придет король…
– Хороший совет! Вот дом…
Они спешились и, отпустив лошадей, устремились вместе с Круазилем, Френуа и еще несколькими рыцарями к одному из домов, продолжая сражаться, потому что их по пятам преследовали мамелюки. Французы отбивались в коридоре, потом во внутреннем дворике, а мамелюки все прибывали и прибывали. И вдруг принц понял, что брата ему не дождаться, что ему суждено погибнуть здесь, вот сейчас, он понял это, почувствовав нестерпимую боль, когда в шею ему вонзилась стрела. Кровь потекла потоком, обагрив голубую ткань джюпона, но он не упал и даже отстранил Рено, который хотел его поддержать.