Читать интересную книгу Возвращение Мастера и Маргариты - Людмила Бояджиева

– Фрукты на рынок везем, – объяснил нарядный, заметив испуг девушки и помог ей устроиться рядом. – Извини, тесно. Могла другую машину остановить, раз так сильно ехать надо. – Он присмотрелся к заплаканному лицу пассажирки. – С мужем дралась, да?

Она отрицательно покачала головой.

– Спасибо вам. Только… Только у меня совсем мало денег. Я выйду у первого метро.

Сидевший за рулем что–то крикнул через плечо на своем языке.

– Вы грузины? – ляпнула Маргарита, сообразив с запозданием, что для нее все торгующие кавказцы – грузины. А грузины – приставалы и наглецы.

– Мы – совсем наоборот, – мужчина в нарядном костюме встревожился: Хачик говорит, за нами джип идет. Обгонять не хочет, на расстоянии едет. Тебя ловят.

– Да, это, наверно, за мной! Пожалуйста, отвезите меня в милицию. – С мольбой стиснула ладони Маргарита.

– В милицию без денег зачем ехать? Без денег ничего нельзя, – рассудил нарядный, не очень, видимо, испугавшийся преследования. – Понимаешь, совсем рано решили отца в деревню везти. Там старая женщина живет, от рака лечит. Я оделся, как человек, деньги взял.

– Это дорого? – спросила Маргарита, подавляя нервный озноб.

– А! Не взяла она деньги, лечить не стала. Сказала обратно в больницу везите, пусть умирает так. Мусульмане мы, креста не носим, – кавказец распахнул ворот черной рубашки, продемонстрировав свою золотую цепь и густую черную поросль.

Водитель снова прокричал что–то, мусульманин непонятно ответил, отмахнулся и объяснил Маргарите:

– Хачик волнуется, высадить тебя хочет. Я говорю, пусть едут, раз надо. Твои приятели, да? Чего зря туда сюда метаться. У метро выйдешь, помиришься.

Кавказцы снова бурно заспорили, перекрикиваясь через ящики.

– Хачик интересуется, они стрелять не будут? – спросил нарядный.

– Вряд ли… – нахмурилась Маргарита. – Только мне к ним попадать никак нельзя. Пожалуйста! Как вас просить, не знаю…

– А чего тут знать? Я тоже сегодня старую женщину просил. Я, говорю, мусульманин, азербайджанин я. Посмотри, женщина, – видишь у Хачика крест висит. Он армянин, православный, мы друзья, какая разница? Помоги старому человеку, да? Он ведь всю жизнь в селе работал, никому зла не делал. Она руками махала, ругалась, что мы плохое предлагаем. Теперь дешевый товар на базе взяли, – бананы–мананы, абрикосы–персики сильно зрелые, продавать быстро надо, опоздать на прилавок совсем нельзя. Я торговать буду, Хачик моего отца в больницу обратно сдавать поедет. А тебе, девушка, домой надо. В Москве живешь – друзей много. Пусть они помогают. Так у всех людей положено. Даже если у них крест не висит.

– Друзья… – Маргарита отрицательно покачала головой, опустив глаза. И вдруг спохватилась: – Вспомнила! Есть друзья, есть! – Она пошарила в карманах жакета и вытащила скомканную бумажку, которую сунула ей на прощание Белла.

– Вот куда мне надо, – она в недоумении рассмотрела адрес. – Дом на набережной… Это такой большой, что напротив Храма Христа Спасителя! Удивительно…

– Где Кремль что ли? По центру не поедем. Пробки большие, милиция. Нам через весь город долго, лучше по окружной. Сильно опаздываем. Деда в раковую больницу завезти надо.

– На Каширку? Вспомнила я вашего деда! Он в нейрохирургии на диване сидел и вязал на спицах! Тихий такой и женщина рядом. На жену сильно похожа. У меня там сестра лежит. Операцию делать будут. Шестнадцать лет еще не исполнилось, – Мара заплакала, осознав несправедливую горечь со всех сторон навалившейся беды.

Азербайджанец и армянин затеяли спор на непонятном языке, в котором отчетливо слышались слова "больница", "джип", "Синагог". Казалось, они сильно разругались и сейчас выгонят пассажирку прямо на шоссе.

Мусульманин с тоской посмотрел на сжавшуюся девушку, пошарил в коробке и протянул банан.

– Ешь. Глаза совсем голодные. Я знаю такие глаза.

Маргарита притихла в полутьме среди ящиков, жуя предложенный ей банан и совершенно не догадываясь, куда везет ее синий "рафик". Но было ясно, что уехали они уже далеко. Наконец, резко затормозив, машина остановился.

– Выходи, – сказал шофер.

Маргарита опасливо выглянула в приоткрытую дверь автомобиля, ожидая появления Осинского. Рафик стоял у Яузы за кинотеатром "Ударник". Преследовавшего их джипа видно не было. Угрюмой громадой возвышался Дом.

– Тут, что ли? – вышел шофер, оказавшийся высоким и красивым, как Остап Бендер. Он осмотрел покрышки. – Совсем старая машина. Синагог скажет, что бы мы резину меняли. – Ветер с реки трепал его густые смоляные кудри.

– Куда джип делся? – осмотрелась Маргарита.

– На проспекте Вернадского остался. Видел только, что на него гаишники как коршуны набросились. В розыске наверно твои дружки. – Шофер улыбнулся, блеснув крупными зубами и забрался в машину. – Хорошего тебе дня, красивая.

– Бери персики, скушаешь, – протянул из кузова пакет азербайджанец. И захлопнул дверь.

– Погодите! – торопливо сняв цепочку с крестиком тетки Леокадии, Маргарита протянула ее водителю.

– Возьмите для деда. Он медный, но освещенный по всем правилам.

Армянин нахмурился:

– Зачем свою вещь снимать? Мы что – звери?

– Нельзя отказываться, это на счастье. Примета такая, – Маргарита передала в смуглую ладонь свой дар и подняла голову: – Большой дом.

– Для больших хозяев, – армянин включил мотор. – Меня Хачик зовут. Того с персиками в костюме – Начик. Заходи к нам на рынок, Маша.

– Маргарита, – проговорила она вслед уезжающему автомобилю.

Глава 17

Указанную на бумажке квартиру Маргарита нашла просто, словно сотни раз входила в просторный подъезд и поднималась на этом лифте. Тогда здесь висело зеркало, черный телефон для звонков в диспетчерскую на случай поломки, стоял дерматиновый диванчик, а полированные дверцы распахивал лифтер. Она помнила и дверь квартиры с темно– коричневой обивкой и номером на бронзовом ромбе. Сомнений не было – Маргариту пригласили в квартиру Жостовых. Звонок затрещал в передней и дверь тихо отворилась. Сама, без нажима и постороннего вмешательства. Маргарита нерешительно вошла в прихожую, освещенную под потолком лампой в круглом матовом рожке. Позвала. Никто не откликнулся. Квартира казалась не жилой. Похоже даже было, что ее заперли пять десятилетий назад и лишь теперь открыли. Повсюду пыль, запустение, старые, хмурые вещи. Калоши с малиновой подкладкой, цигейковая ушанка на вешалке. И чей–то клетчатый зонт с вылезшей спицей.

Осторожно заглядывая в каждую дверь, Маргарита обходила комнаты, не осознавая, что здоровается со знакомыми вещами. Вот резной буфет, огромный и нарядный, как Миланский собор. За дверцами все еще поблескивают бокалы, конфетницы, чашки. Лежит на радио стопка газет, перевязанных шпагатом с фотографией макета Дворца Советов на передовой. Гигантский Ленин тянет за облака многотонную руку.

Стол покрыт кружевной скатертью, такой ветхой, что притронуться страшно. В спальне плотно задернуты шторы гранатового пыльного бархата, царит сырой подвальный полумрак, пахнущий плесенью. Словно крылья бабочки сложены створки трельяжа, голые серые матрацы двуспальной кровати под текинским ковром напоминают надгробья.

Кабинет весь в книжных полках. На вишневых корешках золотые оттиски полное собрание сочинений И. В. Сталина. Выгоревшие обои у окна сохранили прямоугольные следы от рамок. А на письменном столе завал бумаг.

Маргарита опустилась в кресло, обтянутое коричневой холодной кожей. У поясницы оказалась подушечка из шерстяной шотландки, отороченной витым шнуром. Она знала историю этой вещицы из рукописи Максима. На изготовление подушки пошел шарф Серафиминого отца, прапрадеда Максима, привезенный с гастролей по Италии. Как долго живут вещи, как бережно хранят они память прошедшей жизни. Про тот триумфальный рождественский концерт в Милане 1903 года, про ночную прохладу у Домского собора и ароматные руки черноглазой, смешливой женщины, заботливо запахивающей на знаменитом горле российского тенора подаренный ею шарф…А потом были в жизни ломбардского шарфа и поездки по свету и московские лютые холода. Видел он, как покрывалось морщинами лицо хозяина, кутающего немощное уже горло в шерстяное тепло, как расцвела дочь бывшего певца Сима, а потом тоже увяла и сшила из обветшалого шарфа покойного отца подушечку для спины своего супруга, сидя под старой лампой, блестя наперстком на среднем пальце… А время неслось вперед, уносясь все дальше от навсегда покинутой станции, где осталась Россия, молодость, мечты, любовь… Разве думали они – все они – обитавшие в этом доме, что когда–то уйдут, забрав с собой в небытие бренное тепло своей жизни? И ненужность, вечная ненужность станет уделом их осиротевших верных спутников, объединенных в племя изгоев под названием "старый хлам".

Оцепенение завладело Маргаритой, окруженной безмолвием знакомых вещей. Она прислушивалась к тишине, словно ожидая подсказку. Что–то поманило ее к поиску. Подчиняясь наитию и уже предчувствуя находку, Маргарита выдвинула центральный ящик стола. Коленкоровая папка с тесемками, альбом фотографий, обтянутый красным плюшем, тускло поблескивающая алюминиевая трубка калейдоскопа. Темно–коричневая кобура с именным оружием. Вот и все. Все, что осталось от Николая Игнатьевича, от памяти Макса, от его незавершенной саги. Под этим диваном прятался осаждавший Жостова бес. По спине пробежал холодок.