Никодимус не двигался, но его тень переместилась и легла небольшим бесформенным пятном между ним и Мышом. Его лицо снова стало хорошо видно, он улыбнулся.
– Было время, когда на мое лицо было неприятно смотреть. Я могу задать Вам вопрос?
– Пожалуйста.
– Вы всегда отступаете в беззаботность, когда напуганы, Дрезден?
– Я не стал бы называть это отступлением. На мой взгляд это продвижение к хорошему настроению. А я могу задать тебе вопрос?
Он широко улыбнулся.
– О, пожалуйста.
– Каким образом у некоторых из вас, кажется, есть личные имена, а других называют только по Падшему в монете?
– Это не сложно, – сказал Никодимус. – Часть нашего ордена – активные, усердные умы, с силой достаточной, чтобы сохранить свой смысл. Другие, – он пожал плечом, изящное, высокомерное маленькое движение – не имеют собственного значения. Одноразовые сосуды, и ничего больше.
– Как Расмуссен [68], – пробормотал я.
Мгновение Никодимус выглядел озадаченным. Потом его глаза внезапно сузились, пристально сосредоточившись на мне. Его тень снова пошевелилась, и что-то зашумело, волнующе похожее на змеиный шепот.
– А, да, сосуд Урсиэля. Точно. – Он смотрел мимо меня на дом. – Это Ваши друзья шумят за Вашей спиной?
Конечно, черт возьми, они, хотя я понятия не имел, почему. Я старался сохранить на лице выражение игрока в покер.
– Почему именно они?
– Попытайтесь вообразить события в Аквариуме с их точки зрения. Они входят в здание с Вами, вместе с кем-то, кого они обычно не брали – но Вы настояли, чтобы Вашу группу сопровождал полицейский детектив. В результате Вы уходите на частную конференцию с только Вами, мной, и сторожевым псом Архива. Потом встает преграда, и они могут только слышать ужасную ярость конфликта. Как только появляется возможность, они мчатся туда, и видят, что мои люди тянут Вас из воды – им нужно было забрать монету из Вашего кармана, но Ваши друзья этого знать не могут. В результате Архив уведен, ее телохранитель ранен или мертв, а Вам вполне очевидно помогают мои люди.
А они так и не видели, что случилось, – продолжал Никодимус. – Подозрительному уму Вы могли бы показаться нашим сообщником.
Я сглотнул.
– Я сомневаюсь, чтобы они так поняли.
– Да? – сказал Никодимус. – Даже при том, что Вы собираетесь отдать мне монеты, которые Вы взяли в Аквариуме? Одиннадцать монет, Дрезден. Если я верну их, все, что Вы и ваши люди сделали в течение прошлых нескольких дней, будет впустую. Я стану столь силен и овладею силой Архива самостоятельно. Скорее они могут предположить, что Вы идеально расположились, чтобы предать их в критический момент – который сейчас наступает.
Я … не думал об этом так.
– Что, если он наконец поддался влиянию тени? – думают они. – Что, если он не контролирует свои собственные решения? – думают они. Предательство – более опасное оружие, чем любое волшебство, Дрезден. Я две тысячи лет практиковался в этом, и Ваши друзья, Рыцари, это знают.
Внезапно поведение Майкла начало проясняться, и жаркое в моем животе захотело вернуться. Я пытался удержать мое лицо игрока в покер, но оно не хотело удерживаться.
– Ах, – сказал Никодимус, его глаза расширились. – После всех лет необоснованных подозрений и враждебности со стороны Вашего собственного Совета, наверное, это больно. – Он усмехнулся, глядя на Мыша, а потом обратился ко мне. – Ваше маленькое сердце, должно быть, разбивается.
Мыш нажал плечом на мою ногу и жестоко рычал на Никодимуса, порываясь кинуться вперед.
Никодимус проигнорировал его, полностью концентрируясь на мне.
– Это – заманчивое предложение, – сказал он. – Обменять монеты на Архив? Подарить мне возможность при благоприятном стечении обстоятельств уйти со всеми сокровищами в хранилище? В самом деле, я с трудом могу это проигнорировать. Хорошо придумано.
– И что? – сказал я. – Где ты хочешь сделать это?
Он покачал головой.
– Я не буду этого делать, – сказал он спокойно. – Это – эндшпиль, Дрезден, даже если Вы и ваши друзья не можете это принять. Раз у меня есть Архив, остальное – просто ерунда. Потеря монет – это, конечно, плохо, но я не нуждаюсь в них. Колючий Намшиэль не сможет приносить мне никакой реальной пользы в его текущем состоянии, а я не для того работал в течение двух тысяч лет, чтобы в последнюю секунду ввязаться в азартную игру. Сделки не будет.
Я сглотнул.
– Тогда почему ты здесь?
– Чтобы дать Вам шанс пересмотреть свою позицию, – сказал Никодимус. – Я думаю, Вы и я не настолько отличны. Мы оба – существа воли. Мы оба проживаем наши жизни для идеалов, а не материальных вещей. Мы оба можем пожертвовать многим, чтобы достигнуть наших целей.
– Возможно мы просто нашли достойного противника.
Он протянул ко мне руки.
– Я могу быть союзником, намного более эффективным и опасным чем любой из тех, Вы имеете теперь. Я хочу идти на компромисс с Вами, и сделать некоторые из Ваших целей моими собственными. Я могу предоставить Вам поддержку гораздо большую, чем Ваш собственный Совет когда-либо делал для Вас. Материальная выгода такого товарищества – третьестепенный вопрос, в конечном счете, но разве Вам не понравилось бы жить в чем-то другом чем заплесневелый подвал? Разве Вы не устали приходить домой к холодному душу, дешевой пище, и пустой кровати?
– Нужно сделать много работы, и не вся она будет неприемлема для Вас. Фактически, я могу предположить, что часть ее вполне удовлетворяла бы Вашим личным понятиям того, что правильно и что нет.
К черту невозмутимость. Я усмехнулся ему в лицо.
– И какая же это?
– Ну, например, – Красная Коллегия, – сказал Никодимус. – Их много, они хорошо организованы, опасны для моих планов, чума для человечества, и эстетически противны. Они – паразиты, они неудобны в ближайшей перспективе, опасны на втором плане, и фатальны для любого плана дальнего действия. В любом случае, они должны быть уничтожены в какой-то момент. У меня нет никаких возражений насчет предоставления моей помощи Вам, и через Вас Белому Совету в их усилиях это сделать.
– Использовать Совет, как орудие в чужих руках, чтобы истребить Красную Коллегию? – спросил я.
– Как будто они не использовали Вас, как инструмент, во многих случаях.
– Совет не нуждается в моей помощи, чтобы быть связкой инструментов, – пробормотал я.
– И все же если что-то взывает к Вашему понятию правосудия, то это идея разрушения Красной Коллегии. Особенно учитывая то, что они сделали со Сьюзен Родригес [69]. – Он наклонил голову набок. – Может быть, возможно помочь ей, знаете ли. Если кто-либо может знать о средстве освободить ее от ее проклятия, так это – Падший.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});