19
Когда мастер-запись альбома «Let It Be» была готова, «Битлз» неожиданно проявили к ней интерес и, откликнувшись на звонки Дебби, дружно явились в «Эппл». В том числе и заметно взбодрившийся Джон. Власти США, не очень-то довольные его миротворческими акциями, не продлили ему визу, вот он и вернулся в Лондон. Но доктора Янова он прихватил с собой.
И вот они уселись в павильоне, и Спектор включил магнитофон… Неожиданным было уже начало: не музыка и даже не счет – «раз, два, три», как в «Please, Please Me», а совершенно бессмысленная фраза Джона в стиле его абсурдных шуточек: «„Люблю Пигмея“ Чарльза Хотри – спектакль в пользу глухих! В первой фазе Дорис получает овес…» Что означает этот набор слов, сказанный им на какой-то репетиции года два назад, никто не помнил.
Но Джон от такого начала пришел в восторг и даже захохотал от удовольствия. Теперь, что бы ни следовало дальше, альбом ему уже нравился. Пол же, напротив, насупился. Его интересовала музыка, а не модернистские хулиганства. И музыка началась сразу за выкриком Джона. Это был огрызок песни Пола «Двое из нас», которую он когда-то забросил, посчитав неудачной:
«Ты и я – шлем открытки,Пишем письма на стене.Ты и я – жжем по спичке,По привычке мы идем домой…Дорога домой,Дорога домой,Идем домой…»[150]
К черновой записи этого фрагмента Спектор не добавил ничего, оставив его как есть. Обрывалась «песня» так же внезапно, как и начиналась. А затем вновь прозвучала фраза Джона: «Да, о'кей… Погодите… Раз, два, три…» По замыслу продюсера, все эти ухищрения должны были ввести слушателей в атмосферу репетиции «Битлз», и если это удастся, вся «лажа» будет прощена.
Но Пол не желал этого понимать. Он был вне себя: «Начать пластинку с какой-то бесформенной каши! Это профанация и позор!..» И он уже не был способен прочувствовать, как прекрасна была следующая песня – «Across The Universe»[151] Джона. Она была нежна и влекла фантазию в заоблачные дали. Услышав ее припев – буддийскую мантру «Джай Гуру Дэва Ом», Харрисон впал в благостный транс: наконец-то не он один в «Битлз» сеет с помощью музыки зерна мудрости Кришны… А его собственная песня «I, Me, Mine»[152] была так шикарно доработана Спектором с добавлением мощного органа и перемикширована, что обещала стать хитом.
Законченные, добротные номера перемежались с сырыми обрывками и репликами. Наконец, дошла очередь до песни Пола «The Long And Winding Road»[153]. От ее мелодии, окрашенной звучанием симфонического оркестра, щемило сердце, и Ринго даже зашмыгал носом… И тут Пол взорвался:
– Выключите, наконец, эту гадость! – заорал он.
Спектор, наблюдавший за ними, и тихонько пухнувший от гордости, не поверил своим ушам:
– Гадость?.. – переспросил он.
Пол, не дожидаясь, когда тот опомнится, сам прошел в рубку и остановил фонограмму.
– Как вы посмели?!! – напустился он на Спектора, вернувшись. – Женский вокал! Хор монашек! В «Битлз» никогда не было и не будет женского вокала!
– А мне понравилось… – сунулся было Ринго, но Пол грубо осадил его:
– Тебя не спрашивают!
Он снова повернулся к продюсеру:
– Немедленно перемикшируйте этот номер или снимите его!
– Нет, нет, – вмешался Джон, – ничего не надо менять. Отличный альбом, отличная песня…
– Это МОЯ песня! – ощетинился Пол. – И МНЕ лучше знать, как она должна звучать! Я не собираюсь позориться на весь мир!
Почувствовав поддержку Джона, Фил Спектор позволил себе обиженно возразить:
– Когда я работал над ней, я несколько раз звонил в Шотландию и просил вас помочь мне. Но вы трудились там над собственным альбомом. А меня поджимали сроки, я не мог ждать вечно!
– Ты обосрался, Макка, – констатировал Джон.
– Это МОЯ песня, – повторил Пол удрученно.
– «Я, мне, мое», – процитировал самого себя Джордж.
– Это песня «Битлз», – сказал Джон веско. – Запомни это, мой мальчик.
Пол потемнел от обиды. Но он тут же взял себя в руки.
– Ладно, – неожиданно спокойно сказал он. – Ладно. Но лично я отныне не работаю с «Битлз». Моя пластинка уже отпечатана и готова к продаже. Я придерживал ее, чтобы не навредить реализации альбома «Битлз». Но тем, что я не могу распоряжаться собственной песней, вы поставили меня в положение, унижающее достоинство художника. И я снимаю с себя какие бы то ни было моральные обязательства. Свой диск я отправлю в продажу завтра же. И в каждом конверте будет лежать листовка с моим заявлением о выходе из «Битлз».
– Напугал, – усмехнулся Джон. – Отправляй. Кто тебе мешает?
– Теперь уже – никто и ничто, – согласился Пол. И саркастически добавил: «Пусть будет так».
Он покинул студию, ни на кого не глядя.
Проводив Пола полными слез глазами, Дебби, такая же конченая битломанка, как и весь низовой состав сотрудников «Эппл», принялась обзванивать друзей и знакомых: «Салли! Это конец. Они окончательно разругались…», «Иштван? Ты был прав. Развод. Сегодня я буду спать с тобой, иначе я сойду с ума…», «Только прошу тебя, Моника, ничего с собой не делай! Обещаешь? „Битлз“ больше не существуют… Нет, нет! Не вздумай! Положи таблетки на место!..»
Тем временем «верхушка» «Эппл» собралась на военный совет.
– Вы угробили наш альбом, – заявил Клейн.
– С чего это вдруг? – поднял брови Джон. – «Битлз» лопнул, это факт, к этому дело уже давно двигалось, но эта-то пластинка уйдет нормально.
– Нет, не уйдет, если диск Пола выбросят на прилавки раньше.
– И у меня, и у Джорджа были сольные проекты, – возразил Джон, – и никакой катастрофы не случилось.
– И у меня… – тихонько вставил Ринго, месяц назад выпустивший собственную пластинку «Sentimental Journey»[154] и гордившийся ее двадцатым местом в хит-параде.
– Вы не понимаете, – покачал головой Аллен Клейн. – Не зря ведь мы с мистером Мартином попросили Пола повременить с продажей своего диска. Ваши сольники не имели никакого успеха. Их или не заметили, или смеялись над ними. А вот Пол записывался только с «Битлз», и эти пластинки всегда были на первом месте. И все считают теперь, что «Битлз» – это Маккартни.
– Вот как? – недобро прищурился Джон. По большому счету, ему было наплевать. И все же стало обидно.
Вмешался Мартин:
– Ты ведь не будешь отрицать, Джон, что над последними альбомами Пол работал намного больше, чем ты.
– Да, – признал Джон. – Я уже давно чувствую себя его сессионным музыкантом. И мне это не нравится.
Джордж согласно кивнул. Его раздражало то, как пренебрежительно Пол относился к его творениям, позволяя вставить в диск только по одной-две песни. И это, кстати, не лучшим образом влияло на его заработок.
– А раз так, – продолжал гнуть свое Клейн, – раз «Битлз» – это Маккартни, а то, что делают остальные сами по себе – ерунда, то его сольник пойдет нарасхват. Особенно если он и в правду неплох.
– Я слушал, – снова вставил свое слово Мартин, – он очень неплох. В меру глуп и мелодичен.
– То есть, он обещает быть бестселлером, – заключил Клейн.
Свою лепту в разгром безмятежности Джона внес Спектор:
– А если в конверте пластинки Пола будет заявление о распаде «Битлз», то «Let It Be» уж точно никому не будет нужен. Я старался создать впечатление репетиции живой группы. Теперь всем будет ясно, что это – блеф.
Все смолкли, обдумывая сказанное.
– До чего мы доехали, парни, – нарушил тишину Ринго. – И только оттого, что ни один не хочет чуть-чуть подвинуться… Спасу нет, какие все гордые… – Он поднялся. – Поеду-ка я к Полу, попробую его отговорить.
– Лучше ехать Джону, – предложил Клейн.
– Ну уж нет! – замотал головой тот. – Если поеду я, я набью ему морду!
– Мне тоже не стоит, – задумчиво сказал Джордж. – Пусть едет Ринго.
– Что ж, ладно, – нехотя согласился Клейн. – Давай, Ричи. На тебя, затаив дыхание, смотрит весь мир.
Когда Ринго проходил через приемную, ту же фразу – «На тебя смотрит весь мир…» – прошептала так, что он не услышал, Дебби и до боли закусила пухлые губы.
– Не знаю, правильно ли я поступаю, – Пол выглядел таким несчастным и испуганным, что Линда сейчас испытывала к нему почти материнские. – Мы были друзьями много лет. Мы были почти как семья…
Линда хотела сказать, что теперь у него есть другая семья, но тактично промолчала.
– Мы любили друг друга, – продолжал он говорить, скорее, сам с собой, чем с ней. – Я всегда знал о той чертовщине, которая опутывает нас, но старался забыть… Но Клейн… Как я ненавижу его! – Лицо Пола исказила ненависть, а у Линды в готовности заплакать задрожали губы. Ей было очень неприятно видеть Пола таким. – Он всех настроил против меня! – Ничего не замечая, ударил кулаком по столу Пол. – И теперь я должен быть твердым. Обратного пути нет.
Раздался звонок. Пол включил переговорное устройство: