– Еще бы, – подтвердил тот, инстинктивно утерев губы снова.
– А что тебе в нем нравится?
– Ну… Вообще…
– То, что он женился на японке, тебе нравится?
– Нет, – твердо ответил Дэвид.
– А то, что он говорит про церковь и про Христа?
– Нет, конечно…
– Так-то! Тебе нравится, что он смелый, веселый и то, что он поет. Вот что тебе нравится. Только он уже давно не смелый. Он давно продался. Он покупает шикарные дома и катается на яхте со своей цветной. И он уже не веселый, совсем не веселый, только послушай, что он поет – «Come Together», «A Day Of The Life» – это все такое мрачное… А песни… Помните, я вам свою новую песню показывал?
Пришел в себя и вмешался Курт:
– Ту что ли, идиотскую? Про номер?
– Да, – огрызнулся Марк. – Это когда я ее спою, все будут говорить, что она идиотская. А вот если бы ее «Битлз» спели… А теперь – смотрите! – Он полез в тумбочку и достал оттуда конверт с маленькой пластинкой. – Я вчера купил.
Он включил проигрыватель и поставил диск. Зазвучали фортепиано, бас и ударные. Голос Джона Леннона вкрадчиво запел:
«Ты знаешь имя, найдешь и номер,Ты знаешь имя, найдешь и номер…»[148]
Собственно, на этом текст «песни» и заканчивался. На разные лады эта строчка повторялась раз двадцать. Изредка слышались еще какие-то бессмысленные выкрики помимо мелодии. И все.
– Ну?! – выпятил подбородок Марк, ожидая реакции.
– Ну-у… – протянул Курт, – это все-таки не совсем та песня… – Марк мрачно уставился на него, и он опасливо закончил: – Но почти та.
Марк расслабился:
– Вот я и говорю. Леннон все продал и всех предал. Он теперь не настоящий, он – липовый. И Господь отвернулся от него. Я уже сейчас сочиняю те же песни, что и он. И я – не продамся! Я буду бороться со злом и помогать слабым! – говоря это он вновь возбуждался. – Я вступлю в «Ассоциацию молодых христиан» и буду много молиться! Все грехи мира я возьму на себя и искуплю их! И я буду сочинять песни! Я больше не буду подглядывать из-под кровати! Я, я буду настоящим Джоном Ленноном, а не этот иуда!!! – он вскочил, шагнул к проигрывателю и, сдернув с него пластинку, сломал ее пополам. Потом обернулся к сидящим на диване. – Что ты на меня пялишься?! – рявкнул он на Дэвида. – Не веришь?!
– Почему? – замялся тот. – Я верю…
– Слушайте, – снова сменил гнев на милость Марк, – хотите, я вам подарю все это? – Он обвел рукой стены комнаты, увешанные плакатами «Битлз» и обложками их пластинок.
– Ты же столько лет собирал, – засомневался Курт, но глаза его заблестели в предчувствии обладания сокровищем.
– Забирайте, забирайте, – Марк залез на стол и принялся сдергивать с плакатов скотч. – Вот этот и вот этот… А этот – не дам! Этот надо сжечь! Когда они писали «Сержант», Леннон уже переродился. Зажигай.
– Прямо здесь?
– Рви на кусочки и жги вон в той тарелке. И вот этот – тоже. Остальные – забирайте. Джону Леннону ни к чему обвешивать комнату своими портретами.
Опасливо косясь на одноклассника, Курт и Дэвид сворачивали подаренные драгоценности, а в большой железной миске пылал огонь…
Марк не знал, что предмет его любви и ненависти находится сейчас совсем недалеко от него, в Америке. В то время, когда на студии готовился «Let It Be», Джон и Йоко свихнулись окончательно. Ее второй подряд выкидыш превратил их депрессию в хроническую, а подсказанный кем-то метод излечения от наркотиков путем замены другими наркотиками, привел к так называемой «полизависимости», то есть, к неспособности жить без употребления сразу нескольких препаратов одновременно…
И вот, в одно липко-блевотное утро, когда, сидя на унитазе, Джон распечатывал и просматривал почту, в одной из бандеролей он обнаружил книжку американского психотерапевта Артура Янова «Первичный крик». Открыв ее по обыкновению наугад посередине, Джон прочел:
«…когда ребенок впервые сознает, что его не любят даже не за то, что он непослушен и не для того, чтобы он стал лучше, а просто потому, что он таков, каков он есть. Внезапно он понимает, что его мать и отец – не само собой разумеющиеся реалии, а люди, которым он может быть и не нужен, которым он может быть даже в тягость. Он хочет любви, но он уже понимает, что никто не может любить другого так, как себя, что одинок каждый…»
– Йоко! – позвал Джон, не вставая.
Та, чуть зеленоватая от нездоровья, вышла из комнаты голая и опустилась перед ним на пол.
– Да? – спросила она.
– Завтра летим в Штаты, – сообщил Джон. – Этот доктор Янов… Он вытащит нас.
– Летим, – пожала она плечами.
Артур Янов оказался довольно молодым плешивым очкариком.
– Итак?.. – он внимательно посмотрел Джону в глаза.
– Я наркоман. Законченный наркоман. Но мне хотелось бы еще немного пожить. Хотя и не знаю, для чего. Но я помню, когда я еще не был наркоманом, я знал, зачем. И мне было хорошо…
– Что вы употребляете?
– Все. Особенно героин.
– Что вас беспокоит?
Джон усмехнулся:
– Ну, например, меня беспокоит, что, когда я в последний раз вел автомобиль, я чуть не врезался в стену оттого, что из-за дома на перекресток выплыла огромная рыба-пила…
– ЛСД?
– И ЛСД тоже.
– Как потенция?
– А зачем она? Эти вещи меня с женой в последнее время не прикалывают.
– Сколько можете терпеть ломки?
– Нисколько. Я упреждаю их новой дозой.
– Та-ак, – Янов задумчиво побарабанил пальцами о стол. – Я много читал о вас, мистер Леннон, и, думаю, много о вас знаю. Я смогу помочь вам. Но только при одном условии. Вы обещаете беспрекословно подчиняться мне в течении всего курса?
– Да, – с готовностью кивнул Джон.
– Месяцев семь-восемь, – уточнил Янов.
– Согласен.
– Тогда начнем прямо сейчас.
Джон кивнул.
– Раздевайтесь.
– Зачем? – удивился Джон.
– Догола и немедленно! И чтобы я больше не слышал от вас подобных вопросов!
Джон поспешно стянул с себя одежду и в недоумении встал перед врачом, опустив руки. Он был худ и неказист. Лохматая шевелюра, усы и отращенная недавно, скорее не из оригинальности, а от лени, клочковатая борода делали его похожим на гриб с бледной ножкой торса.
Янов скептически оглядел его.
– Ложитесь на пол, – скомандовал он.
«Он просто маньяк-гомосексуалист, – догадался Джон. – Ну и ладно…» И улегся на голый паркет, ощущая, как от холода кожа на животе становится гусиной. Он подумал, что должен чувствовать сейчас унижение. Но не чувствовал ничего.
– На бок, – уточнил Янов. – Вот, вот. Скрючьтесь, словно вы у матери во чреве. Не пытайтесь ничего вспоминать, это придет само… Так… Руку сюда… Закройте глаза и слушайте.
Джон опустил веки. Щелкнула ручка магнитофона, и раздалось какое-то утробное бульканье, поскрипывание… Звуки то нарастали, то становились еле слышимыми. Сквозь них стал проступать стук… Сердце?
Янов заговорил:
– Вы приготовились к рождению. Вы не знаете, что сделает с вами враждебный мир, как не знаете, что сделаю сейчас я. Вы боитесь, вам одиноко, но вы еще не знаете, что такое ненависть. Вы готовы выйти на белый свет, вы напрягаетесь, двигаете плечами и коленями. Вы готовитесь закричать. Закричать истошно, изо всех сил… Акушер уже давит на лоно вашей матери… – Янов упер ногу в бок Джона и нажал. – Вам больно, еще больнее… И вдруг…
И тут доктор окатил Джона холодной водой, и у того перехватило дыхание.
– Вы открываете глаза.
Джон подчинился, а Янов принялся нажимать на кнопку фотовспышки, держа ее прямо у него перед носом и настойчиво повторяя:
– Кричите. Кричите!
– И-и… – протянул Джон.
– Кричите же!!! – рявкнул Янов. – Вы родились! Орите, что есть мочи!!!
– Ау-а!!! Ау-а!!! – истошно завопил Джон и внезапно почувствовал, что с этим криком из его души выплескивается нечто темное и мерзкое. Он буквально осязал это! Он орал не менее двадцати минут. И замолчал только от удивления, когда понял, что обмочился.
– Вы восприимчивы, – похвалил Янов. – У вас пойдет. Завтра приходите с женой.
Первый же сеанс странной терапии преобразил Джона. Еще вчера при слове «музыка» он болезненно морщился, а сегодня, вернувшись от доктора в Титтинхерст, он тут же уселся за рояль, взял мощный мажорный аккорд и запел сочиненное в машине четверостишие так страстно, что насторожилась даже скептичная Йоко:
«Мама! Я был твой,Только не было тебя со мной.Папа! Где ты был?Я не знал тебя, но я любил…»[149]
– Это будет новый альбом «Битлз»? – спросила Йоко, когда Джон, повторив эти строчки раз пятьдесят, остановился.
– Нет, – отрицательно помотал он головой. – К «Битлз» это не имеет никакого отношения.
Йоко одобрительно кивнула. А он добавил:
– Пожалуйста, позвони Дику Грегори. Я хочу, чтобы он делал мне массаж. Весь день. Я хочу попытаться обойтись сегодня без героина.