Генерал-лейтенант Овчинников подошел к карте, на которой двумя тонкими лентами — синей и красной, — соединенными с флажками, были обозначены прошлогодняя и нынешняя линии фронта.
Ему доставляло удовольствие переставлять флажки и видеть, как удаляется все дальше и дальше от Волги красная линия. Иногда он не удерживался и, когда оставался один, прикладывал пятерню к карте, знал, что между кончиками большого пальца и мизинца двадцать два сантиметра... знал, сколько это отвоеванных километров. И представлял примерно, сколько это погибших солдат и офицеров. И сколько это детей без отцов, и сколько не появившихся детей, и сколько не родившихся внуков, и сколько невест без женихов через год, через десять, двадцать лет?
Страна, которая привыкла жить завтрашним днем, которая умела приносить в жертву далекому, иногда очень далекому будущему свое настоящее, отдавала войне не только то, что имела сегодня. Но и то, что могла взять в долг у будущего. На эту карту с флажками и двумя лентами поставлена судьба страны. И может быть, даже не на всю карту, а на то ее место в районе Среднерусской возвышенности, где флажки дугой уходили на запад. Район Курской магнитной аномалии притягивал к себе магнитной подковой бронированные армии врага. Где и когда он ударит? Где и когда?
Овчинников отошел от карты и словно только сейчас вспомнил о полковнике Гае, пришедшем с докладом. Взял со стола листок:
— Посмотрите, что принесли из Информбюро. Ночью шведское радио сообщило, что русские выведены из себя бездействием союзников, решивших не открывать в этом году второго фронта, и демонстративно отозвали послов. Но не это главное. Вот, слушайте: «Русские готовы вступить в переговоры с Гитлером, и император Японии изъявил согласие послать своего брата в Москву в качестве посредника». Я думаю, такие сообщения кое о чем говорят, не так ли?
У Овчинникова было хорошее настроение. Полковник давно не видел, чтобы тот улыбался. Но генерал внезапно согнал улыбку с лица.
— А вообще, глупые люди на этом шведском радио. Кто же на сговор с Гитлером пойдет? Хотите, я вам интересную книгу покажу? Так сказать, историческая параллель.
На этажерке лежал толстый, в тысячу с лишним страниц, том. Овчинников положил его на стол, прочитал название: «Россия в ея прошлом и настоящем (1613—1913)».
— Неплохо издавали, да? — хитро сощурил глаза. — Вся история России — только о царях, будто одни цари историю делали. Ну да бог с ними, книга все равно поучительная. Советую познакомиться. Так вот к чему я это. После Бородина Наполеон не раз предлагал мир Александру Первому. Просил его. Послушайте, как ответили ему: «Не в ту страну зашел Наполеон, где один смелый шаг поражает всех ужасом и преклоняет к стопам его войско и народ. Россия не привыкла покорствовать, не потерпит порабощения, не предаст законов своих, веры, свободы и, спасая себя, спасет независимость царей и царств». Совсем неплохо, а? Заменить слова «царей и царств» другими, более подходящими, — будто сегодня написано. Не про Наполеона, а про Гитлера. И дальше: «В настоящее время никакие предложения неприятеля не побудят прервать брань и тем ослабить священную обязанность отомстить за оскорбление Отечества». Достойно, достойно. Вот как отвечала Россия!
В этот момент заквакал лягушкой телефон без диска.
По давно установившейся привычке генерал спружинился, посуровел, услышав сигнал. И сидевший напротив полковник почувствовал вдруг, как постарел за два только года Овчинников.
— Так, так, вариант дезинформации исключается? Надо будет подработать... Данные, полагаю, не разойдутся.
Положив трубку, Овчинников весело сказал:
— Кажется, мы с вами не зря едим хлеб, полковник. Видит бог — не зря. Войсковая разведка добыла двух «языков». Сейчас идет допрос. Но, судя по первым данным, сроки немецкого наступления и направления ударов, то есть сведения наших товарищей, подтверждаются. И если это так... Капитан Песковский... Помните, когда-то у нас были сомнения на его счет? Молодцом поработал... И вообще вся группа... Но не будем торопиться. Подождем...
Гай улыбнулся про себя: «Как сказал Овчинников: «У нас были сомнения»? Почему это «у нас»? Он-то хорошо помнит, должно быть, наш первый разговор. Не беда... Начальникам до́лжно прощать маленькие слабости».
— Товарищ генерал, мы всегда верили в Песковского.
Из партизанского лагеря в штаб партизанского движения, из штаба — в Центр спешила со всей мыслимой на войне скоростью добытая за линией фронта информация.
Эта информация была сопоставлена позже с многими другими сведениями разведки визуальной, оптической и незримой, с показаниями «языков». Штаб и Ставка Верховного Главнокомандующего получили возможность рассчитать начало немецкого наступления на Орловско-Курской дуге с точностью до одного часа.
Много лет спустя немецкий генерал напишет в мемуарах, что подобная операция не удавалась раньше ни одной другой разведке.
Были люди особой выделки, ясного взгляда, мужественного сердца. Жившие неистребимой верой в правду дела, которому служили, которому отдавали себя. Как Шаген Мнацаканян. Как Назим Рустамбеков... Как тысячи их известных и неизвестных пока товарищей по суровой военной работе.
Никто не сказал о них лучше, чем тот художник-самоучка из Терезендорфа, который вывел масляной краской слова над могилой чекиста Арсения Песковского:
«Мы недолго живем, чтобы Родина долго жила».
— Я понимаю, Евграф, все может случиться. Но я буду ждать тебя. Сколько надо, столько и буду. Запомни, родной. Теперь я не одна, теперь со мной твоя частица. Мы вместе будем ждать. Слышишь, родной!
— Слышу, Вероника. Дай бог. Ненадолго теперь.
ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
ФУТУРУМ АЙНС И ФУТУРУМ ЦВАЙ[14]
ГЛАВА ПЕРВАЯ
ВЗГЛЯД НА ВСТРЕЧУ СОЮЗНИКОВ С ВЫСОТЫ ЧЕТВЕРТОГО ЭТАЖА
На рассвете одного из последних апрельских дней 1945 года в небольшом городке к западу от Берлина остатки двух разных отрядов «Оборотень» нашли убежище в полуразрушенном универсальном магазине, еще недавно украшавшем Центральную площадь. Поднялись на четвертый этаж — «Товары для домашнего хозяйства», забаррикадировались, выставили из окна ручной пулемет.
Их было восемь человек — кто-то кого-то знал много лет, другие виделись впервые. Сошлись, чтобы собраться с силами и, если придется, принять последний бой.