– Курфюрст саксонский не ожидал нас с армией под Кессерном, – снова ответил за Рейневана Шарлей. – Ожидал под Дорнау, то есть в ложно указанном месте. Ты сама это признала. Разве тебе этого не достаточно в качестве доказательства?
– Меня интересует не доказательство, а только правда.
– У правды, – Шарлей схватил за плечо Рейневана, который уже собирался давать ответ, – бывают разные лица. Какое лицо у твоей правды, Рикса Картафила? До того, как Божичко заехал тебе кастетом, ты дерзко и настойчиво требовала от Рейневана информации о месте переправы. Какую информацию ты ждала, правдивую или ложную? Как ты намеревалась воспользоваться добытыми сведениями, кому их передать? И в какой форме – информации или дезинформации? Стоит ли докапываться?
– Я хочу знать правду.
– Ты упрямая.
– Это у меня наследственное. Докапываюсь дальше: мы направляемся в Кроншвиц, в монастырь доминиканок, потому что именно там Божичко спрятал Ютту де Апольда. Мы знаем об этом, ибо я перехватила его сообщение для Рейневана. Когда Божичко отсылал это сообщение, настоящее место переправы было уже известно. Уже тогда было ясно, что Фридриха обвели вокруг пальца, что в результате дезинформации он совершил роковую военную ошибку. Несмотря на это, Божичко отдал Рейневану Ютту. Он поступил как добросовестный шантажист. Выполнил свою часть договора, отдал то, чем шантажировал, когда получил то, что хотел шантажом добыть. Что же тогда, спрашиваю в очередной раз, получил Божичко. Информацию или дезинформацию?
– В очередной раз отвечаю: какая разница? Важен результат.
– Не только. Важна также верность принципам.
– Дорогая Рикса! – заговорил после долой паузы Шарлей. – У меня тоже были предки. И я также имею наследственность. Из поколения в поколение в моем роду передавались разные житейские мудрости и изречения, короткие, длинные, даже рифмованные. Из пустого даже Соломон не нальет. У богатого и вол отелится. Монастырь будет дольше, чем преор. Этих премудростей было несчетное множество, но особенно мне запомнилась одна. Звучит так: верность принципам – это не что иное, как выгодная отговорка для безвольных недотеп, которые пребывают в бездеятельности и маразме, ничего не делая, поскольку любая активность превышает их силы и воображение. Чтобы иметь возможность с этим жить, эти растяпы из своего растяпства сделали добродетель. И гордятся ею.
– Красиво. А правда?
– Что – правда?
– Что такое правда?
– Правда, – спокойным голосом сказал Самсон Медок, – это дочь времени.
– Зачатая, – закончил Шарлей, – от стечения обстоятельств во время случайного и короткого романа.
Было около полудня, когда они прибыли в Кроншвиц. Был полдень, когда они измучились и устали стучать в калитку, а потом колотить в нее. Когда они едва не охрипли от крика. Увенчанная замком монастырская калитка оставалась замкнутой наглухо. А каменная глыба доминиканского cenobium такой, какой и была: холодной, мертвой и безмолвной.
– Мы прибыли за панной Юттой де Апольда! Уполномоченные ее родителями!
– Pax vobiscum, sorores![290] Нас прислал архиепископ магдебургский. Отворите!
– Я священник! In nominee Patris et Filii et Spiritus Sancti! Credo in Deum Patrem omnipotentem, Creatorem caeli et terrae![291]
– Мы добрые католики. Клянемся Святым Крестом!
– Жертвуем на монастырь пятьде… сто гульденов!
– Ютта! Отзовись! Ты там? Ююютта-а-а-а-а!
От обитой железом калитки разило холодом и враждебным запахом ржавчины. Монастырь молчал. Как могила. Как камни окружающих его стен.
– Монашки внутри, – сделал вывод Шарлей, когда они сдались и отступили к ближайшему лесочку. – Выход один. Табор действует близко, вот те дымы – это где-то под Герой, кажется, также горит Альтенбург, который мы вчера проезжали. Я сгоняю туда, приведу сотню парней и мы возьмем монастырь штурмом.
– Они ограбят монастырь. Доминиканкам тоже достанется.
– У них был шанс.
– Я пойду еще раз под монастырь, – стиснул губы Рейневан. На этот раз сам. Упаду на колени перед калиткой. Буду умолять…
Самсон словно тигр внезапно прыгнул в заросли и выволок за ворот невысокого и взлохмаченного типа.
– Пустите… – застонал тип. – Пустите меня… Я всё скажу…
– Ты кто?
– Брюнварт, господин. Слуга из монастыря… Я слышал, что вы что-то кричали под калиткой… Напрасно, потому что той панны в монастыре уже нету.
– Говори! Говори, что с ней!
– А вы что-то там говорили про деньги…
Они ехали на восток, трактом на Хемниц. Возбужденный полученной информацией Рейневан снова был во главе и снова задавал темп.
– Они бежали из монастыря, – неизвестно, в который раз повторял он, когда они поехали чуть медленнее. – Ютта с какой-то другой панной. Бежать им помог какой-то священник, любовник той, другой…
– Допустим, что другой, – скорчила лукавую гримасу Рикса, но под его злым взглядом затихла.
– Поехали, – продолжал он, – на восток, в направлении Дрездена, на Виа Региа. Мы должны их догнать.
– Они выехали из монастыря более недели тому, – заметил Самсон. – Если верить слуге. У них большое преимущество. А мой конь… Не хочу вас огорчать, но с его ходом что-то не так.
– Не удивительно, – прыснула Рикса. – Носить такого гиганта – это не шутка. Сколько ты весишь, дибук? Четыре центнера?[292]
– Коня, – Шарлей стал в стременах, – надо будет сменить. У твоего, Рейнмар, я слышу, тоже в груди играет, как в кузнечных мехах. Нам нужны новые скакуны. Что вы скажете об этих?
Он показывал на лес, на лесную дорогу, откуда как раз выходила колонна крестьян. Было их около дюжины, и они вели коней.
И одеты, а скорее переодетые, они были очень странно. И как для крестьян очень нетипично.
– Я знаю этих коней, – сказал Рейневан. – И эти черные плащи. И эти черные забрала…
Он не успел закончить, как Шарлей и Рикса уже пришпорили коней.
Хоть и обутые в огромные лапти, крестьяне проявили резвость оленей и прыгучесть косуль. Бросив мешающие им трофеи, они мчались сквозь чащу и заполненные снегом ямы с грацией антилоп, удирали так проворно, что настигнуть их не было никакой возможности. Шарлею и Риксе удалось поймать только одного, самого пожилого и, наверное, больного плоскостопием, как определил Рейневан, судя по утиной походке.
Мужика притащили за воротник, он плакал, кричал, просил пощады и взывал к Богу, делал всё как-то неуклюже и непонятно. К счастью, Шарлей знал секреты общения с представителями земледелия. Од дал мощного пинка крестьянину под зад, а когда тот резко выпрямился, заехал кулаком по шее. Подействовало мгновенно.
– …не виноваты, мы не виноваты! – речь плоскостопного приобрела человеческие черты. – Не мы их побили, schwцre bei Gott,[293] не мы… Они среди себя резались, среди себя! Мы только с убитых одёжу сняли… Коней мы похватали и взяли… Um Gottes Willen![294] Добрый господин… Ведь и у нас неделю тому назад взяли, всё Rittery взяли… Ни одной куры не оставили… Святая Геновефа… Так что, как мы те трупы нашли…
– Трупы? Где? Веди нас.
За лесом раскинулась целинная земля, заснеженная и поросшая кустарником. Снег был срыт копытами и весь красный от крови. На нем чернели трупы. На глаз около двадцати тел.
Мужики не успели обобрать даже половину убитых, поэтому идентифицировать останки не представляло труда. Как минимум четверо убитых носили черные плащи, черные латы и черные хундсгугели, которые всем запомнились как униформа и распознавательный знак Черных Всадников Биркарта Грелленорта. Остальные были похожи на наемников.
Рикса была единственной, кто выехал на кровавый снег и объехала побоище, внимательно рассматривая все тела, следы и особые приметы.
– Дрались вчера, – сообщила она, вернувшись. – Наемников было пятнадцать, все погибли. Всадников Грелленорта было меньше, погибли трое. Из них двоих добили, закололи мизерикордиями. Грелленорт, видимо, торопился.
– Куда? – спросил Шарлей. – Куда он поехал?
– На юг. К нашему счастью, потому что мы бы на него нарвались.
– Что он, – Рейневан успокоил лошадь, – здесь делает? Что он ищет?
– Нас, – сухо ответил Самсон. – Не будем строить иллюзий.
– Господи… – Рейневан побледнел. – Приехал с востока… Ютта…
– Нет, – оборвала Рикса. – Конечно, нет. Поехали отсюда.
Тронулись. Самсон и Рейневан на новых вороных конях, став богаче двумя новыми запасными. Рикса оглянулась еще раз.
– Одного из тех добитых я узнала, – скривилась она. – Он служил во Вроцлаве у Гайна фон Чирне. Бандит, убийца, к тому же любитель маленьких девочек. Это еще раз подтверждает, что отчаявшийся Грелленорт собирает и вербует, кого только сможет, мерзавцев, выродков и последнюю сволочь.
– И еще одно подтверждается, – добавила она. – Слух об уничтожении Инквизицией их легендарного замка, пресловутого Сенсенберга. У Грелленорта уже нет ни штаб-квартиры, ни ассасинских наркотиков для своих любимчиков.