На фоне этих поисков происходит переосмысление некоторых лексем, наполнение их новым смыслом. Так, слово национализм, имеющее, согласно толковым словарям русского языка, два значения, положительное (в основном в историческом контексте борьбы народов за свою независимость) и отрицательно-оценочное (которое в прошлом веке было для этого слова основным и ведущим), все чаще употребляется в положительных контекстах и вытесняет значение отрицательно-оценочное[897]. А лексемы демократ, демократия приобрели в массовом сознании отрицательно-оценочные коннотации, и потому все, что так или иначе связано или обусловлено демократией, воспринимается с недоверием и опаской как нечто чуждое. Подпадает под эту категорию и политкорректность.
Пятая причина неприятия политкорректности, тесно связанная с четвертой, — ксенофобия. Это заметно и по статистике преступлений на национальной почве, и по сдвигам в нормах речевого поведения. Невозможно вообразить расистских и шовинистских высказываний не только в обиходной (не говоря уже о публичной) речи современных англичан или немцев, если они считают себя людьми из приличного общества, но и в речи представителей русской интеллигенции еще в 80-х годах прошлого века. Нынче, несмотря на то что слова чучмек, чурка, черный, хач по-прежнему считаются неприличными, их можно услышать в бытовых разговорах даже тех людей, которые относят себя к интеллигенции[898]. Это говорит о том, что представления о норме речевого поведения в общественном сознании изменились, и изменения эти прямо противоположны направлению, которое именуется политкорректностью.
В качестве шестой причины можно назвать традиционализм и доверие к родному языку: в нем заключены сермяжная правда и вековая народная мудрость («незваный гость хуже татарина», «курица не птица, баба не человек», «бьет — значит, любит»). Любое изменение языка — это насилие. Политкорректность как угроза языковых изменений наталкивается на языковой пуризм и приверженность к стереотипам («нет дыма без огня»).
Итак, в сфере языка политкорректности наблюдается смешение тенденций: политкорректная составляющая в одних речевых сферах сосуществует с ее же отторжением и неприятием в других. Политкорректные слова и выражения, с легкостью проникнув в коммерческие сферы — рекламу и услуги — в виде льстящих самолюбию эвфемизмов, «буксуют» в других областях, особенно в сфере национальной и половой принадлежности. На этих участках пути они наталкиваются на явное или скрытое сопротивление, которое оказывают политкорректности не только малообразованные слои населения, но и многие представители интеллигенции[899].
Политкорректность в языковом аспекте является речевым этикетом. Ее можно рассматривать исключительно как положительное явление обогащения языка путем создания новых лексических единиц, расширения синонимических рядов и выравнивания лексики по гендерному признаку. Однако использовать эти средства можно в любых политических целях, как прогрессивных и гуманитарных, так и консервативных или демагогических. Точно так же в любых политических целях в разные времена использовались лозунги о свободе, равенстве и социальной справедливости, что не отменяет ценности свободы, равенства и социальной справедливости. Отношение к политкорректности как к доктрине переносится на язык политкорректности, хотя всем, вероятно, ясно, что язык — лишь средство в руках человека, а не виновник манипуляции сознанием и не подзащитный, требующий вмешательства адвокатов.
____________________
Л. В. ПавловаЛидия Аверьянова. «Памяти кн. В.Н.Голицына»
К ИСТОРИИ ПОСВЯЩЕНИЯ
ПАМЯТИ КН. В. Н. ГОЛИЦЫНА[900]
На черном, на влажном, на гладом асфальтеВ параболе арки ты вычерчен — стой! —Еще не сказалось о Павле, о Мальте,О мире, прочерченном красной чертой.
…А ночью, руками разбуженный грубо,Ты бился — как окунь о первый ледок!Какой табакеркой ударил твой ЗубовВ насквозь процелованный мною висок?
Зубцами эпохи нещадно раздавлен…Послушай, ведь с детства — я помню о том! —Как щит, я вставала при мысли о Павле…Не Павлу: тебе не была я щитом.
На площади ветру подарен на счастьеГранит, отделенный дворцом от реки.Опущены, как из невидимой пасти,Знамен темно-алые языки.
И смутным предчувствием сковано тело,Но скреплена дружба, Любови сильней,Кирпичною кровью Мальтийской капеллы,Хладеющей кровью твоей и моей.
1934–1937
Имена адресата этого посвящения и его автора известны лишь небольшому кругу историков литературы XX века и, возможно, музыковедов; между тем оба имени занимают достойное место в культурном пространстве Петербурга и заслуживают памяти.
Стихотворение принадлежит перу поэтессы и переводчицы Лидии Ивановны Аверьяновой (1905–1942; в первом браке Дидерихс, во втором — Корсун)[901]. При жизни она не выпустила ни одной книги стихов, признание пришло к ней — под псевдонимом
А. Лисицкая — посмертно, за рубежом. По счастливой случайности в 1937 году ей удалось переправить рукописи двух последних сборников «Стихи о Петербурге: 1925–1937» и «Пряничный солдат. Сонеты. 1937», составившие книгу «Серебряная Рака. Стихи о Петербурге», известному итальянскому слависту Э. Ло Гатто[902]. Планировалось издание, но дело не сложилось; перед войной владелец отдал рукопись в распоряжение Г. П. Струве, а тот, в свою очередь, после окончания войны, не зная, жив ли автор, напечатал ряд подборок из трофейных стихов в зарубежной печати, под вымышленным псевдонимом[903]. Подобные подборки, как правило, комментарием не сопровождались; впрочем, едва ли публикатору был известен адресат интересующего нас посвящения.
Никаких прямых упоминаний о знакомстве или дружбе с князем в известных нам бумагах Л. Аверьяновой нет[904]. «Памяти кн. В. Н. Голицына» — стихотворение-«ребус», характерное для поэтики «Серебряной Раки» (1937), создававшейся в период жестоких сталинских репрессий. В тексте скрещиваются два «шифрующих» друг друга исторических плана и как минимум три временных, которые связаны с судьбой автора и по-своему ее освещают (детство, юность, 1934 год — с перспективой на раннюю смерть).
Лексический ряд: Мальта, Павел, Зубов, Мальтийская капелла — задает группу образов, репрезентирующих эпоху Павла I и обстоятельства его гибели. В 1798 году, после того как Наполеон I захватил Мальту, по просьбе рыцарей ордена Павел I принял на себя сан Великого магистра. В 1798–1800 годах Дж. Кваренги по его приказу построил в Петербурге Мальтийскую капеллу — католическую церковь ордена мальтийских рыцарей[905]. Стены капеллы выкрашены в ярко-терракотовый («царский») колер, так же как и стены Михайловского (Инженерного) замка — последнего пристанища Павла I, где в ночь с 11/23 на 12/24 марта 1801 года он был убит заговорщиками, непосредственно — графом Николаем Александровичем Зубовым (1763–1805), старшим из братьев Зубовых.
Фамилия и титул адресата посвящения, вынесенные в заглавие стихотворения, указывают на его принадлежность к древнему княжескому роду, давшему России начиная с XV века целую плеяду выдающихся государственных деятелей.
Из текста следует, что речь идет о современнике поэтессы, знакомом ей с детства (см. строфы III и V); причем уже в первых строках она оповещает о его мученическом венце («На черном, на влажном, на гладом асфальте // В параболе арки ты вычерчен — стой!»). В «Стихах о Петербурге» арка нередко выступает в качестве сакрального топоса: человек, стоящий в петербургской арке или проходящий через нее, видится в нимбе, приравнивается к святому; ср., например, стихотворение «Арка» (1937; оно написано Аверьяновой как будто в ожидании ареста — со слов Г. Струве, ее не раз арестовывали[906]):
<…>Прохожие увенчаны на мигПараболами незабвенных арок.
Как имя — в святцы, входит человекСюда, дворцы предпочитая долам…И движусь я, вдруг просияв навекОгромной арки желтым ореолом.
Появление знакового образа, а также «говорящие» датировки под текстом наталкивают на мысль, что стихотворение посвящено арестованному или уже погибшему другу, ср. Какой табакеркой ударил твой Зубов / В насквозь процелованный мною висок. В «Книге памяти» (Электронный ресурс общества «Мемориал») имя В. Н. Голицына в числе жертв сталинских репрессий не значится; элементарные сведения о нем отсутствуют и в справочниках «Весь Ленинград».