у всех на виду, а позже, в другом месте, где геройство становится бессмысленным. М-да…
Сеньор Вальдес налил бренди, плеснул в стакан колы и отнес команданте.
— Ваш напиток, сеньор, — сказал он.
— Спасибо. — Команданте залпом опрокинул почти половину и со стуком поставил стакан на стол. — Давно хочу перекинуться с тобой парой слов, дружок.
Сеньор Вальдес не знал, как реагировать. Горло его перехватило, в животе противно заныло.
— Нас немного расстраивают твои новые друзья.
— Как мило с вашей стороны проявлять такое участие.
— Не умничай, тебе это не идет. Мы действуем исключительно в твоих интересах.
— Что же, в таком случае мне лучше воздержаться от комментариев. — Сеньор Вальдес отодвинул кресло и сел, расслабленно откинувшись и вытянув ноги, копируя позу команданте. В одной руке он держал стакан с зеленоватой жидкостью, другой нервно теребил верхнюю губу.
Команданте спросил:
— Что ты знаешь о докторе Хоакине Кохрейне?
— Ничего. Истинная правда! Он работает в университете, преподает математику. Вот и все.
— Мне страшно не нравится, когда люди говорят: «Истинная правдам Одно это внушает подозрение. Что еще?
— У него есть трость.
— Я же велел тебе не умничать!
— Но это все, что я знаю.
— Где он живет?
— Вы спрашиваете меня, где живет доктор Кохрейн? А сами вы что, не знаете?
— Конечно, знаем. Мы знаем все, Вальдес. Мы всегда знаем все обо всех. Я просто выясняю, что знаешь ты.
— Понятия не имею, где живет доктор Кохрейн.
— А его подружка?
— Какая еще подружка? Если у доктора Кохрейна есть подружка, мне об этом ничего не известно.
— Ты прекрасно знаешь, о ком я говорю. Она и твоя подружка.
Сеньор Вальдес перестал теребить губу и отпил большой глоток джина.
— А, так ты не знал об этом? Вот тут ты прошляпил, умник.
Сеньор Вальдес опустил стакан.
— Которая из подружек?
— Не дури, Вальдес, я говорю о твоей шлюшке с большими сиськами. О Катерине. Мы давно за ней следим. С тех самых пор, как она провела ночь в твоей квартире. Она сегодня встречалась с Кохрейном в этом самом саду, они расцеловались и ушли вместе — рука об руку. Уверен, ты об этом не знал.
В душе сеньора Вальдеса забрезжила надежда. Когда команданте заговорил о Катерине, горький сок лайма застрял у него в горле, но внезапно он понял, что команданте не вездесущ. Команданте не знал, к примеру, что они с Катериной были в том саду вместе, значит, его команданте не заметил. Глупец решил, что Катерина специально назначила встречу с Кохрейном.
Сеньор Вальдес небрежно сказал:
— Она не моя подружка.
— Тут ты попал в точку. Ты думал, что она гуляет только с тобой, а на самом деле девчонка увязла в дерьме по самые хорошенькие сиськи, уж будь уверен. И теперь, если не хочешь разделить ее плачевную судьбу, выкладывай, что ты о ней знаешь.
— Ну, она студентка. Хочет стать писателем. Она обратилась ко мне, потому что я согласился помочь ей в вопросах литературы. Я ее инструктирую.
— А, теперь это так называется?
— Она учится в группе доктора Кохрейна, вот и все дела.
— Нет, не все. Она террористка. Кохрейн был политическим агитатором всю свою жизнь, а теперь и ее втянул. Я собираюсь их арестовать, и, если ты не хочешь к ним присоединиться, советую пораскинуть мозгами и вспомнить все, что знаешь об этих заговорщиках — и чем больше, тем лучше. Чтобы я занялся ими, а не тобой.
Каким-то непостижимым образом сеньор Вальдес нашел в себе силы взглянуть прямо в лицо команданте. Он вспомнил, что говорила Катерина о публичной казни: о том, как важно сохранять стойкость до самого конца. Он знал, что скажет сейчас, но не знал, почему — ведь даже в тот момент он не был уверен, что готов рисковать жизнью, защищая Катерину от команданте. А может, ему казалось, что, действуя, как герой-любовник из романа Л.Э. Вальдеса, он может спасти свою шкуру?
Он проговорил дрожащим голосом:
— Камилло, вот теперь я скалу тебе истинную правду. Скажу то, в чем никому никогда не осмеливался признаться. Я боюсь тебя. Тебя и подобных тебе ублюдков. Вы внушаете мне ужас. Но, несмотря на это, я никого тебе не сдам. Ни Кохрейна, ни девушку. Никого.
Сеньор Вальдес был истинным художником и даже отчасти артистом, поэтому ему самому эта тирада показалась совершенно неубедительной. По лицу команданте было понятно, что тот думает также.
— Ты сдашь мне всех, Вальдес, все и всех. Ты сделаешь все, что я тебе прикажу. — Команданте допил бренди. — Клянусь, ты даже смешаешь мне еще один коктейль, если я попрошу.
— Вы сами не понимаете, что говорите, — рука Вальдеса вновь взлетела к верхней губе.
— Чиано, сынок, я знаю так много, что самому противно. Знаю, например, откуда у тебя это.
Сеньор Вальдес быстро отдернул руку от лица.
— Или арестуйте меня, или на сегодня довольно издевательств! — сказал он, поднимаясь.
— Вот-вот, беги к мамочке, сопляк. А мне еще надо заняться мужским делом.
В саду ярко вспыхнули лампы.
* * *
Шестилетний ребенок уверен, что знает, как устроен мир и что постиг природу человека. Пятнадцатилетний юноша знает столько же, сколько молодой человек двадцати лет или пятидесятилетний отец семейства. Иногда надо дожить до старости, иногда требуется больше одной жизни, чтобы понять, как мало мы на самом деле знаем, как много нам предстоит узнать и как удивительно устроены наши собратья-путешественники по жизни.
«Понять — значит простить» — уверяет нас пословица. Те, кто страдал больше других, должны и прощать больше, а кто страдает сильнее людей, подобных Хоакину Кохрейну?
На свете вряд ли нашлось бы два менее похожих человека, чем доктор Хоакин Кохрейн и сеньор Вальдес: один — маленький, хромой, шаркающий ногами при ходьбе, другой все еще в прекрасной форме.
Один — раб чисел, другой — человек слов. Один — вечно в тени, петляющий по окраинам жизни, другой — эгоцентрик, требующий к себе всеобщего внимания, купающийся в восхищении окружающих, уверенный в своем праве на это.
Сеньор Вальдес ни во что не верил и хвастался беспринципностью, а доктор Кохрейн всю жизнь жил одной тайной страстью.
Сеньор Вальдес всю жизнь бездумно растрачивал себя, не зная любви, так что когда любовь наконец пришла, он не узнал ее и страшно напугался. А доктор Кохрейн всю жизнь был открыт для любви, как заправленная керосином лампа, в которую нужно только заправить фитиль.
Сеньор Вальдес — дамский любимец, и доктор Кохрейн — не любимец, и тем более не дамский, но, несмотря