– Почему ты решил оставить нас с Анной здесь? – настороженно спросила Оливия.
Арлен медленно приблизился и пристально взглянул на нее. В его глазах читалась неприкрытая враждебность.
– Собственно говоря, я оставляю здесь… только тебя.
Оливия так и замерла от ужасных предчувствий. Вот оно, наказание!
– Анны уже нет.
– Не может быть!
– Смотри! Убедись в этом сама! – с гадкой улыбкой проговорил Арлен.
Оливия в ужасе подбежала к двери и распахнула ее. В детской никого не было. Оливия дико вскрикнула.
Стоявший позади нее Арлен довольно засмеялся.
Самый страшный кошмар, какой только может быть в жизни женщины, стал явью!
– Что ты с ней сделал?! – бросилась она к мужу. – Что ты сделал с моим ребенком?!
Тот лишь пожал плечами, и на его губах появилась злорадная ухмылка.
Оливия бросилась к окнам и увидела только, как от дома отъехала большая карета.
– Анна!!!
– А ты, моя дорогая, останешься здесь, – сладким голосом проговорил Арлен. – Одна!
– Куда ты велел ее отвезти?!
– В Бедлам.[1]
Глава 25
Она смутно понимала, что пора вставать, но никак не могла вспомнить зачем.
Оливия с трудом повернула чугунную голову и подняла тяжелые веки. Пробивавшийся сквозь неплотно задернутые портьеры солнечный свет больно резанул по глазам. Голова гудела, в ней роились обрывки несвязных мыслей. Думать о чем-либо было невероятно тяжело: она никак не могла сосредоточиться. Кроме того, ее мучила страшная жажда. Язык и горло настолько пересохли, что казалось, весь рот забит ватой.
Чувствуя, что должна встать с постели, она стала медленно подниматься. Это удалось ей далеко не сразу. Сделав над собой усилие, она все же села на кровати и бессмысленно уставилась на графин с водой.
Потом она вспомнила, что умирает от жажды.
«Вставай!»
Голос, прозвучавший у нее в голове, был громким и властным. Да, она должна встать, но зачем?
Оливия дрожащей рукой потянулась к графину и с большим трудом налила в стакан немного воды. Почему такое простое действие вызвало у нее огромные затруднения? Тень удивления мелькнула в ее затуманенном мозгу. И отчего она чувствует себя такой сонной, такой бесконечно усталой? Почему она еле ворочает языком?
Анна…
На какое-то мгновение в голове Оливии мелькнуло воспоминание о том, что ее дочь попала в беду и нуждается в помощи. Но уже в следующую секунду она забыла об этом.
Время близилось к полудню, а Оливия все сидела на постели в одной ночной рубашке и безуспешно пыталась вспомнить что-то страшное, перевернувшее всю ее жизнь.
Дверь в спальню неожиданно отворилась, и в комнату вошла незнакомая Оливии служанка.
– Доброе утро, леди Эшберн, – улыбнулась она. – Ах, вы снова проспали почти до полудня!
Служанка была вдвое старше Оливии. Худая как палка, с рыжими волосами, собранными в маленький пучок.
Оливия тупо смотрела, как служанка поставила ей на колени поднос с едой – тарелку рубленых яиц и жареного мяса. Еда не вызвала у нее интереса, потому что аппетита совсем не было.
Служанка тем временем подошла к окну и раздвинула портьеры. Потом повернулась к Оливии и пропела:
– Кушайте, миледи! После завтрака я вас умою и одену.
Сквозь розовый туман, заволакивавший ее мозг, Оливия все же чувствовала что-то неладное. Она смотрела на служанку так, словно та говорила по-китайски. При этом ей было неимоверно трудно двигаться и соображать. С ней явно было что-то не так. Кроме того, она никогда прежде не ела жареное мясо с рублеными яйцами.
– Кто… вы? – с усилием спросила она и не узнала собственный голос – хриплый и надтреснутый, как у старухи.
– Что вы сказали, миледи? – переспросила служанка, подходя к ней, чтобы покормить с ложечки. – Не понимаю, что вы там бормочете. Лучше ешьте!
Она поднесла ко рту Оливии полную ложку рубленых яиц с кусочком жареного мяса.
Прежде чем госпожа успела что-либо возразить нагловатой прислуге, та сунула ей в рот яйца и мясо. Бессознательно прожевав пищу, Оливия проглотила ее без всякого удовольствия. У яиц был горьковатый привкус, кроме того, их пересолили.
Служанка вновь наполнила ложку не вызывавшей ни малейшего аппетита едой, но Оливии удалось вовремя отвернуться.
– Вам нужно поесть! – проговорила нагловатая бабенка с едва заметным раздражением. Еще никогда в жизни слуги не разговаривали с Оливией таким тоном!
Что-то явно не так. Почему ее кормят насильно? И кто вообще эта женщина?
Анна…
– Моя… дочь, – прошептала Оливия, и тут же ее рот наполнился едой.
Несмотря на то что каждое движение давалось ей с огромным трудом, она сумела-таки оттолкнуть от себя руку, норовившую сунуть ей в рот рубленые яйца с мясом.
Сопротивляясь, Оливия снова успела забыть то важное, что промелькнуло в ее голове всего секунду назад. Ей вдруг захотелось плакать от бессилия. Что же с ней такое? Может, она сошла с ума?
– Кушайте, миледи! – настойчиво повторила служанка.
– Я… буду… есть… сама, – с трудом выговорила Оливия, делая паузу после каждого слова.
Служанка скрестила руки на плоской груди и с сомнением посмотрела на свою подопечную.
– Что… со… мной?.. Я… больна? – спросила Оливия.
Служанка отвернулась, словно не слыша ее вопроса.
– Я вернусь через полчаса, – заявила она, – и тогда помогу вам умыться, миледи. Вы должны съесть весь ваш завтрак. Все до последней крошки.
Оливия не стала тратить силы на ответ, с облегчением увидев, что женщина выходит из комнаты, оставляя дверь приоткрытой. Взгляд леди Эшберн упал на поднос. Есть она и не думала: голод ее не мучил, к тому же с едой было явно что-то не то. Да и не любила она рубленые яйца!
– Мяу!
Оливия повернулась на звук и увидела кота. Того самого огненно-рыжего, которого так любила Анна. Оливия вяло улыбнулась, он же прыгнул ей на колени. Тут ее слабая улыбка погасла. Она вспомнила, что должна увидеть свою дочь. При мысли об этом в сердце ее поднялась волна страха.
– Мяу!
Замурлыкав, кот стал тереться о ноги Оливии.
Что же с ней такое?
Дрожащими руками она переставила поднос с недоеденным завтраком на постель. Нужно встать!
Кот перестал мурлыкать и жадными глазами уставился на поднос.
Оливия снова вяло улыбнулась и медленно подвинула тарелку голодному коту.
– Угощайся! – сипло пробормотала она, и животное тотчас последовало ее совету.
Оливия с трудом отбросила в сторону одеяла, весившие, казалось, не меньше сотни килограммов, потом осторожно спустила ноги на пол и наконец встала.
И чуть не упала! Хорошо хоть удалось схватиться за высокую спинку кровати. Боже, почему она чувствует себя больной, слабой и разбитой? Собственная беспомощность испугала ее.