от злости
Колдуна из цитадели
Где нет окон и дверей.
Алька хотел выдать напоследок долгий эффектный финал, но последний такт музыки потонул в яростном крике. Ангелы всех видов и расцветок сорвались вперёд, ведя за собой тысячи тысяч сторонников, фанатиков, наёмников. Демоны всех мастей разом, без команды бросилась им навстречу, направляя в бой армию Стикса. Когда они сошлись, ряды смешались, звон и скрежет оружия оглушил.
Алька смотрел во все глаза. Здесь были безвинно замученные, заморенные, отравленные и заживо сожженные. Все брошенные на произвол судьбы и зачахшие в застенках. Умершие от голода в годы бессмысленных войн, утопленные за ведьмовство или всего лишь по подозрению в оном, казнённые по навету или даже без него.
— Так вот для чего боги по всем берегам копят души, — раздался рядом знакомый голос. — Вот куда отправляются святые и падшие!
— Воевода? Ангел? Вы здесь откуда?
— Кто знает? Меня так за измену и ересь на колесо повесить велели. Уж когда палач взялся за шест, этот с глузду съехал, дурень пернатый. Полез ведь меня спасать! Ну куда, там три его набольших присматривали, по шести крыльев каждый! Я его гнал от себя, но сам знаешь, с ним разве сговоришься? Влез, хотя и опалился, конечно.
Ангел широко улыбнулся и продемонстрировал четыре обломка костей в широких плечах.
— Что, дьявол, вот мы и поменялись местами?
— И на чьей ты теперь стороне?
— Трудно сказать. Мы просто провалились в черноту и оказались здесь. Но я вижу вон там, в самой гуще одного знакомого, с кем мне требуется непременно потолковать!
— Вон того, шестикрылого?
— Его самого!
Азраил протянул ангелу один из своих клинков.
— Если мы увидимся снова, напомни мне рассказать, как произносится твоё имя на языке Стикса.
— Люцифер? — рассмеялся тот. — Я уже знаю! Тут все такие осведомлённые, мать моя ангелица, каждый встречный первым делом старается просветить на эту тему!
Двое старых друзей скрылись из виду, но Азраил не последовал за ними. Подошёл к Альке.
— Теперь пришло время тебя отпустить. Это не твой дом, не твой мир и не твоя война. Луара откроет тебе проход в родной город. Когда ты окажешься там, она вернёт тебе память о прошлом и заберёт всё, что ты помнишь о нынешнем.
Алька взглянул на него растерянно.
— Азраил, я… Я не хочу!
— Что?
— Не хочу обратно. Забывать не хочу. И вспоминать не хочу. Я останусь здесь.
— Здесь? Где это — здесь?
— Прямо здесь, у источника. Или где-то поблизости. Чтобы приходить сюда и играть.
— Для него?
— Да.
— Что ж. Я не знаю, возможно ли это. Да чёрт возьми, я не знаю даже, как закончится эта битва. Если это твой выбор… Если хочешь играть — играй сейчас.
Алька кивнул и снова поднял скрипку. Он не рассчитывал, что музыку будет слышно в адском грохоте, лязге сталкивающегося оружия, разрывах огненных зарядов, сполохах молний и криках умирающих. Но он и играл не для них.
Он играл для того, кто за тысячей тысячу лет провёл в этой тюрьме, плача и не зная любви. Он играл так, как не играл никогда в жизни. Пусть музыка и не была его профессией, всего лишь хобби самоучки, Алька чувствовал, что Он слышит. Он внемлет. Он на миг перестаёт плакать и растворяется в музыке. Соприкасается с душой и сердцем играющего.
Дьявол стоял рядом, оберегая музыканта, огородив его своей властью от яростной бойни, какой ещё не видывал ни один из мириадов миров. Дьявол тоже вслушивался в музыку. И тоже чувствовал прикосновение бога. Бога, который больше не плакал.
Тогда дьявол протянул свои ловкие корявые пальцы к почти пустому заплечному мешку. Выудил из него наконечник копья, которым когда-то давно в одном из миров пытались убить бога. И всадил его Альке в грудь.
* * *
— Что теперь будет? — спросил Алька.
Он не мог спрашивать, потому что умер. Но он спросил.
— Ничего особенного, — ответил Азраил.
Он тоже не мог отвечать. Потому что тоже умер. В тот же миг, как исчез бог, создавший Стикс, и исчез сам Стикс, и исчезли в нём все твари созданные, твари разумные, твари высшие — твари проклятые. А с ними все божьи твари из всех миров, пришедшие на великую битву. Не было больше Стикса, и не было им места в нём, так что исчезли все. И Азраил исчез, поэтому не мог отвечать. Но он ответил.
— Ничего особенного не будет, — ответил он. — Боги не смирятся с поражением. Никогда и никто из смертных не должен покушаться на Братьев, равных среди равных. Если даже сами боги просчитались в своих же законах, они найдут способ вернуть всё обратно.
— И Стикс возродится?
— Разумеется. И высшие будут, как прежде, в ярости. Проклятые будут страдать. Верующие — верить. Фанатики — оправдывать свои злодеяния волей божьей и высшим благом. Потом кто-то снова попытается нарушить равновесие и разразится война, какой еще не случалось по обе стороны Стикса.
— А как же… Он?
— А что Он?
— Он не умер?
— Никто из смертных, помнишь? — хихикнул Азраил. — Нет, Он не умер. Они не могут рисковать своим бессмертием, допуская покушение на нелюбимого, но всё-таки Брата. Им пришлось вмешаться и пересмотреть приговор.
— И теперь Он свободен?
— Да.
— А ты?
— Что я?
— Ты же умер?
— Кажется, да.
— Но ты не умер?
— Не знаю. Кажется, нет. Я думаю, что воскресну вместе с остальными, когда возродится Стикс.
— Он возродится?
— Конечно. Они не могут рисковать своим всемогуществом, допуская неисполнение своих же законов. Поэтому Стикс по-прежнему будет Горькой водой, омывающей другие миры. Так должно быть, чтобы ни смертные, ни боги не забывали о случившемся. Чтобы было место, где могут укрыться даже те, кто проклят богами. Они должны быть детьми хоть кому-то, ведь приёмные дети бывают ничуть не хуже родных.
Алька вздохнул. Он не мог вздохнуть, потому что умер, но всё равно вздохнул.
— Ты обманул меня, Азраил.
— Ну конечно. Я же дьявол.
— И как же теперь я?
— Ты… Ты останешься здесь, как и хотел.
— Навсегда?
— Навсегда. Или до тех пор, пока я не найду способ освободить тебя снова.
— Что же мне теперь делать?
— Всё то, что раньше делал Он. Страдать, как страдал Он. Наполнять воды проклятой реки. Ведь только так может существовать Стикс. Иногда я буду приходить сюда, чтобы скрасить твоё одиночество. Всё остальное время ты будешь плакать здесь один.
Алька кивнул, понимая. И заплакал.
Астрахань — Москва,