будьте неприхотливы. В Мален не езжайте, отправляйтесь поначалу ко мне в Эшбахт, там станете в доме моем.
Брат Николас был совсем не глуп, он сразу смекнул, что задумал кавалер.
– Хотите, чтобы я явился в Мален в нищете праведной, как первые подвижники церкви?
– Именно. – Волков улыбался, довольный тем, что монах сразу все понимает. – Но вам придется дождаться меня. Сидите у меня дома, пока я не приеду.
– Буду жить у вас и объезжать окрестности в простой телеге, знакомиться с настоятелями церквей, с местной знатью, но в город до вашего возвращения не поеду.
– Отличная мысль, пусть попы в городе и сами горожане раздумывают над вашими действиями. Только в Малендорф к графу не заезжайте, держитесь от греха подальше.
– Так и сделаю.
– Сейчас напишу вам письма к жене и к моей подруге Бригитт. Передадите их. Напишу Бригитт, чтобы вам помогала по возможности. Как напишу, так езжайте, – сказал Волков.
– Будь славен Господь, да осветит он путь наш, – отвечал ему епископ, осеняя себя крестным знамением. – А я, пока вы пишете, схожу в монастырь, найду спутника себе и помощника.
Волков, как ушел монах, сел писать письма, а тут в обеденной зале появилась Агнес. Под глазами круги, бледна, в щеках спала, словно похудела. И сама совсем не так красива, как была вчера; сделала книксен, села рядом, велела подать себе… кофе! С сахаром и сливками и со сдобой жирной. А пока Зельда в ступке толкла кофейные зерна, Агнес и говорит кавалеру:
– Слыхала я сверху, что вы какого-то монаха к себе в Эшбахт отправляете.
– Да, отправляю, – отвечает тот, откладывая перо.
– Человек тот, о котором мы говорили вчера, непрост, – тихо произносит девушка. – К нему и не подобраться.
Волков смотрит, не слышат ли его слуги или господин Фейлинг, так же тихо ей отвечает:
– Сие немудрено. Он граф. Вечно при нем люди: свита, холопы.
– Да уж ладно, – продолжает дева, – поеду в Эшбахт, Сыч для дела мне понадобится.
– Я ему напишу, чтобы помогал тебе.
Агнес взглянула на господина и, кажется, улыбнулась.
– В том нет нужды, сама ему скажу. Я к вам в Эшбахт поеду, посмотрю, как к этому человеку можно подобраться. Сразу его не убью, время на то потребуется. А монаху сообщите, что с собой его взять могу.
– Нет. – Кавалер подумал и повторил: – Нет, пусть сам добирается. И знаешь что…
– Что? – Девушка внимательно глядела на него.
– Ты до моего приезда… – тут он стал подбирать слово, – до моего приезда дела не делай. Мне сначала кое с кем поговорить нужно будет.
– Хорошо, господин, – кивнула Агнес.
Волков взял уже перо, чтобы продолжить письма, но остановился.
– И еще… ты в доме у меня не останавливайся. Остановишься в трактире. Скажешь трактирщику, что я велел лучшие покои тебе предоставить.
Агнес вместо благодарности посмотрела на него взглядом долгим. Смотрела пронзительно и с обидой, так же и говорила:
– Монаха со мной в дорогу не пускаете, в доме своем жить не дозволяете, словно я с проказой или умалишенная.
– Не мели чепухи, – строго возразил Волков, снова принимаясь за письмо. – Как сказал, так и делай. Не прокаженная ты, и ценю я тебя, и люблю даже. Но для дела лучше будет, если поступишь, как я велю.
Да, все правильно он сказал, девушка не нашлась что ответить и смотрела на него все еще зло, но, кажется, уже успокаивалась. На самом же деле он действительно не хотел, чтобы она жила в его доме, потому что он боялся… Там, в доме, две беременные женщины, его женщины, а Агнес – она… В общем, пусть побудет в трактире, от греха подальше, авось не умрет. Все равно недолго ей там жить, он скоро сам приедет в Эшбахт.
Глава 36
Агнес собиралась в дорогу с руганью, с суетой. Тиранила Уту, кухарку Зельду, все ей было не так. Она и на конюха своего накричала бы, да тот в дом не входил, запряг новых лошадок в карету и был с ними на дворе. Между хлопотами по укладке сундуков Агнес успевала подбежать к кавалеру, просунуть правую руку ему под одежду, левой рукой обхватить шею и говорить при том негромко:
– А вы, господин мой, помните: злобиться и яриться вам нельзя, ярость ваша вас в могилу сведет. Как злиться начинаете, так пейте хоть зелье, что вам брат Ипполит намешал. Если и не поможет, но уж и не навредит, я по запаху чувствую. – И тут же оставляла его, убегала с криком: – Ута, дура стоеросовая, а батистовые рубашки, которые расшиты, ты положила?
– Ох, госпожа, позабыла. Они сушатся, сейчас уложу.
– «Позабыла», – передразнивала служанку хозяйка, – гусыня безмозглая. А туфли новые где?
– Сейчас положу.
Напоследок, как все было готово, девушка подошла к Волкову, обняла и прошептала:
– А за графа, занозу эту, не волнуйтесь, теперь он не ваша, теперь он моя забота.
Наконец они собрались и уехали, двор дома стал пуст: ни кареты, ни телег с серебром. Только пара гвардейцев осталась да трое молодых господ из выезда дома за столом. Волков и часа не провел в раздумьях, как вошел гвардеец и доложил:
– Два кавалериста из наших приехали.
– От Брюнхвальда? – обрадовался Волков.
– Кажись, от него.
Невысокий кавалерист, весь в пыли дорожной, в комнату не пошел, говорил с порога:
– Полковник Брюнхвальд велел передать вам, господин генерал, что завтра, если Бог даст, войско ваше здесь будет. И обоз, и плен с ним.
«Раньше на день, чем я думал. Да, у Карла не забалуешь, у него никто не отстанет».
– Спасибо, солдат, как помоетесь, так попросите сержанта, он даст вам еды, а спать сегодня можете в доме, в людской.
И тут, то ли от ласковой заботы Агнес, то ли от хороших вестей, стало у него на сердце легче. А что враг в горах силы собирает, ну и Волков не бессилен. Граф воду мутит, так к нему девица неумолимая поехала; опять же, епископ теперь в городе будет его; серебро продаст – огромные деньги выйдут. И обида на корысть архиепископа, что душила его последний день, сошла на нет. «К черту его. Служил ему как мог, а ему всего мало и мало, больше я ему не слуга, а он мне не сеньор, отныне только себе буду служить».
И тут взгляд его упал на молодых господ, что в безделье ожидания приказов находили для себя глупые занятия и шутки. Одного них, Стефана