волнует
модельный бизнес, — выплевывает она.
— Тогда в чем же дело? — требовательно спрашиваю я, внезапно теряя чертово самообладание. — Почему ты так упрямо отказываешься? Почему?!
Она свирепо смотрит на меня.
— Потому что, может, если у меня останутся шрамы, то ты наконец-то поймешь своей тупой башкой, что я влюблена в тебя!
Всё стихает. На секунду мне кажется, что это происходит только у меня в голове; но я понимаю, что тихая болтовня врачей и медсестер, проходящих по коридору, стихла. Люди подслушивают. Но сейчас меня это не волнует. Её голос продолжает эхом отдаваться у меня в голове.
Я влюблена в тебя.
Господи.
Я неловко ерзаю на кровати.
— Брайар, у тебя сильный шок…
— Я люблю тебя, — упрямо повторяет она, затем повышает голос. — И он мой парень!
— Я не её парень, — говорю я, паника внутри меня нарастает. Боже, как это больно. — Брайар, пожалуйста, — умоляю я. — Пожалуйста, ты не можешь мыслить здраво.
— Почему ты думаешь, что я лгу? — требовательно спрашивает она, её глаза горят гневом.
— Я не думаю, что ты лжешь, я думаю, что ты устала, испытываешь боль и сбита с толку…
— Почему? — повторяет она, прерывая меня.
Я бормочу:
— Потому что…
Потому что сама мысль о том, что она любит меня, смехотворна. Это не «Красавица и чертово Чудовище», это реальная жизнь. Брайар не моя девушка; она совершенно недосягаемая знаменитая актриса, которой нравится трахаться со своими телохранителями. Вот и всё.
— Потому что ты считаешь, что твое лицо — источник всех проблем, — заканчивает она за меня. — Мне надоело это, Глен, я устала от того, что ты ведешь себя так, будто меня недостоин, только из-за какого-то чертового шрама! Мне надоело, что ты прячешься от фотографов, чтобы сохранить мой имидж. Мне надоело, что ты прячешь свое лицо от меня. Я обожаю твое лицо! Я так люблю его! Я хочу видеть его каждый день до конца своей жизни! — Её грудь сотрясается от рыданий. Я едва могу дышать. — Я думала, что ты, возможно, погиб, когда взорвались бомбы. Думаешь, мне было бы не так больно из-за твоих шрамов?
— Это не так… — протестую я.
Она пропускает мои слова мимо ушей.
— Это именно так. Ты думаешь, что значишь меньше меня. — Она протягивает руку и касается моей щеки, и мне приходится бороться с желанием отстраниться. Ее губы поджимаются. — Эти шрамы не делают тебя менее значимым по сравнению с любым другим мужчиной. Если уж на то пошло, они показывают, насколько ты лучше большинства людей. Ты — один из лучших людей, которых я когда-либо встречала. И, может быть, это эгоистично, но именно поэтому я хочу тебя только для себя.
Я делаю глубокий вдох, пытаясь успокоить свои мысли.
— Дело не только в шрамах. Это… — Я облизываю губы. Я не силен в словах. Я не знаю, как правильно выразиться. — Ты очень хорошая. И красивая. И нежная. — Она прищуривается от моих слов. Дерьмо. — Это не оскорбление, — отступаю я. — Я просто имею в виду… после службы в армии все гражданские кажутся нежными. И мягкими. Те вещи, что я помню, те места, где я был… они ожесточили меня. То дерьмо, которое я видел, кажется слишком темным и грязным для кого-то настолько нормального. Мне не так плохо, как Мэтту, но кошмары всё ещё снятся. Воспоминания преследуют меня. Я чувствую, что есть такая часть меня, которую нужно держать от тебя подальше. Там слишком темно. А тебе эта темнота не нужна.
— О, Глен, — мягко говорит она. Теплая рука касается моего лица. Я закрываю глаза. Она понимает меня. — Ты же понимаешь, что всё, что ты только что сказал, полная чушь, да?
Я давлюсь собственной слюной.
Она качает головой.
— Я имею в виду, что понимаю это. Действительно. Я не хочу унизить твои чувства или что-то в этом роде. Но… твои мысли — чушь собачья. Они ошибочны. Они путают тебя. — Она проводит пальцем по моей скуле. — Я не хорошая, не чистая, не нежная, а ты не испорченный, не грязный, не жестокий. Ты прошел через ад. И ты прав: я никогда по-настоящему не пойму всё то, через что тебе пришлось пройти. — Она проводит рукой по моей щеке. — Но это не значит, что мы не можем быть вместе. Это не значит, что я не могу любить тебя.
Позади нас слышится покашливание.
— Мэм? — напоминает о себе хирург. — Если Вам не нужны мои услуги, я найду им применение в другом месте.
Брайар не отводит от меня взгляда, её голубые глаза умоляют.
— Ладно, — говорю я ей. — Ладно. Я тебе верю. Я… тоже тебя люблю.
Она дрожит всем телом и прижимается ко мне в поцелуе.
— Ладно, — бормочет она. — Простите. Вы можете приступать.
Хирург вкалывает ей обезболивающее, и я держу её за руку, пока он методично накладывает швы на её лицо. Она сжимает мою руку почти до хруста, но, когда я смотрю в её глаза, то понимаю, что это совсем не из-за боли.
Глава 51
Брайар
Другие «Ангелы» присоединяются к нам, когда полицейские допрашивают меня в одиночной палате. Это невыносимо. Медсестры постоянно прерывают нас, чтобы потыкать в меня иглами или проверить жизненные показатели, а Мэтт и Глен не перестают рычать на офицеров за то, что они «оказывают на меня сильное давление». Это сводит меня с ума. Мне нужно поговорить с полицией, и чем скорее я закончу, тем скорее смогу попасть домой, но они оба ведут себя так, словно я могу сорваться в любой момент.
В конце концов, я отсылаю обоих, пока не воспользовалась против них шокером или скальпелем, и остаюсь с Кентой. Он сидит в кресле напротив, наблюдая за мной темными глазами. Позволяя мне делать то, что нужно. Веря, что я достаточно сильна для этого. Когда я протягиваю руку, он подходит, берет её и начинает массировать мне пальцы, пока я вяло рассказываю полиции обо всем, что произошло. Я чувствую себя чуждо и отстраненно словно кто-то другой управляет моим телом, а я просто наблюдаю за этим.
Наконец, меня выписывают из больницы с обезболивающими, местным антибиотиком и диагнозом «две поверхностные рваные раны и симптомы психологического шока». Врачи пытались оставить меня для наблюдений на ночь, что глупо, поскольку они фактически признали, что единственное, что со мной не так, это пара порезов и приступ тревожности. Мне пришлось проявить настойчивость, но в конце концов меня отпустили.
Мы возвращаемся в отель в тишине. Мы с Гленом сидим на