Читать интересную книгу Сочинения в двух томах. Том второй - Петр Северов

— Нет, правильно, — твердо сказал Илья.

— Ты о себе-то думал? — спросил Асмолов.

Илья улыбнулся.

— Конечно, да. Но я знал, что это благородно…

Крепняк, молча слушавший их беседу, неожиданно сказал;

— А вот Серафима не думала, как это выглядит. Просто хотела спасти человека.

Варичева ударили эти слова. Старый рыбак ловил его на слове. Он промолчал, однако, словно не поняв. Одновременно он подумал, что Крепняк, видимо, очень умный, вернее, хитрый человек и что (об этом он подумал почти с негодованием) Крепняк, несмотря на пользу, которую он, Варичев, уже принес, несмотря на факты, все еще недоверчиво относился к нему.

Тяжело вздохнув, Асмолов закрыл лицо рукой.

— За одни сутки столько заботы. А теперь вот новое дело… Еще одно.

— Какое? — спросил Илья.

— Японцев к нам штормом забросило. Шхуна. Пять человек на борту…

— Надо бы сообщить на пост, — заметил Крепняк. — Далеко только, правда… Поскорее бы радио установить.

— Все равно, — сказал Илья, — нужно немедленно сообщить.

Асмолов тряхнул головой.

— В шторм они не уйдут. А на причале я поставил вахту. Утром соберем Совет и решим, как дальше будет.

Мельком он заметил бумагу на столе, взял ее, взглянул сначала безразлично, потом пристально посмотрел, и руки его задрожали. Он перевел на Варичева глаза:

— Маяк?..

Илья кивнул головой.

— Ты писал это?

— Как видите, — сказал Илья.

— А свет? — спросил Крепняк.

— Я все продумал, — сказал Варичев. — Соберем все зеркала. Я сам построю рефлектор. Конечно, временный… В городе закажем настоящий.

— Ну здорово! — засмеялся Асмолов. — Это, брат, до зарезу нам нужно. Сто раз говорили… — Он замолчал вдруг, нахмурив брови.

— Степка про это больше всех говорил. Почему — он? Никто другой, а он. Зачем ему, мазурику, маяк? А ведь он целыми ночами не спал, все чертил… чертил… камни всякие высматривал, для фундамента, дескать…

Варичев не знал об этом. Он был уверен, что замысел свой Петушок держит в секрете. Но и здесь, оказывается, обошел его Петушок. Сердце Ильи забилось… Он вынес из огня этого человека.

— Будем строить, — сказал Асмолов весело. — Теперь уже построим наверняка.

Но почему-то Илья не испытал теперь той радости, в которой еще недавно был так уверен, которую ждал. И никто иной — Степка вырвал эту радость.

Когда ушли Асмолов и Крепняк, он долго еще рассматривал чертеж и потом равнодушно бросил его в ящик стола. Он не знал, что утром о проекте этом будет знать весь поселок, что Андрюша сложит песню о маяке, что найдется человек, который скажет первый: вот кто должен быть главным у нас!

Но так произошло. Ранним утром в доме Николая собрались рыбаки. Степку, едва пришедшего в сознание, отнесли в дом Рудого. На этом настоял Илья: он не хотел встречаться с ним.

На лавках у стен разместились старые рыбаки. Молодежь просто уселась на пол, как на палубе баркаса. Бледный от бессонной ночи Асмолов встал перед рыбаками, опустил седую, косматую голову.

— Крепко я думал после вчерашних сборов. Крепко думал, всю ночь. И вот, вижу теперь, виноват. Я виноват. Нет у меня оправдания. Степку я просмотрел.

Он помолчал. Никто не ответил ни слова.

— Не должно мне оставаться в Совете, — сказал Асмолов. — Боевой мостик слепому нельзя доверить.

— Так, — сказал кто-то из рыбаков.

Казалось, Асмолов зарыдает сейчас, но он только посмотрел на всех долгим взглядом.

— Если позволите, делом я докажу, что чистая у меня душа.

— Мы и сейчас верим, — откликнулся кто-то. Но другой голос назвал имя Варичева. И Варичев слышал, как сначала тихо, но потом все громче и шумнее имя его зазвучало в горнице.

Молодой рыбак с кавасаки встал и спросил:

— Это правда, что он маяк задумал строить?

— Правда, — ответил Асмолов.

— Хороший человек, — просто сказал рыбак.

В горницу только что вошел Рудой. Он слышал эти слова.

— Петушок завещание наказал передать, — сказал он негромко, и сразу установилась тишина. — Ни в чем не виноват Асмолов, говорит… Добрый, говорит, и сердечный человек. А только Илью Борисыча выбрать надо.

— Зачем он это говорит? — строго спросил Крепняк.

— А затем, — ответил Рудой, — что Илья Борисыч всю беду, что Петушок сделал, выправит. Просил он меня сказать, вот и говорю.

— Он вину свою искупает, Степка! — крикнула Серафима. — Не тот он уже человек.

Крепняк хмуро и удивленно взглянул на нее.

— Да захочет ли еще Илья Борисыч?

Но Асмолов сказал:

— Доверие народа — самая высокая честь.

В новый Совет были избраны трое: Варичев, Рудой и Крепняк. Едва уговорил Асмолов рыбаков, чтобы не трогали они Илью Борисыча, такая радость охватила всех, как будто удача лова, и помидоры, алеющие, словно жар, в парниках, и большие, глубинные тралы, — все, о чем говорил в ответ на свое избрание Илья, уже было здесь, уже становилось явью. Ему улыбались и, обступив кровать, бережно жали руку или просто прикасались к плечу, и розовое утро, как свет маяка, все ярче разгоралось за окном. В эти минуты радости Варичев невольно вспомнил о своем капитане. Если бы увидел его сейчас капитан! Если бы тот, второй, молчаливый старик, может быть, из сожаления отпустивший его с корабля в ледяную стужу Берингова моря, тоже увидел! Что сказали бы они друг другу? Нет, он заставит их еще вспомнить о нем.

Рыбаки вскоре разошлись, оставив Совет обсудить все дела: судьбу Петушка, что делать с японской шхуной, как быть с бригадой Асмолова, утратившей невод.

В море по-прежнему гремел шторм, и по всему было видно, что эта погода затянется надолго. Японская шхуна стояла на середине реки. За долгие эти часы вахтенный рыбак не заметил на палубе ее ни одного человека. Спали они или ожидали решения Совета? Он ничего не мог донести Варичеву и Крепняку.

В накуренной горнице Николая, у столика, на котором лежал чертеж маяка, сидели Рудой и Крепняк. Варичев поднялся с постели. Опираясь на подушки, он тоже присел к столу.

— Что будем делать мы со Степаном? — спросил Рудой. — Как будем его судить?

Крепняк навалился локтями на стол. Темные зрачки его глаз сузились.

— Надо знать главное: враг он или не враг?

Илья молчал. Он думал о Серафиме. В соседней комнате все было слышно. И он помнил о том обещании, которое ей дал. С каким замиранием сердца прислушивалась она сейчас к их разговору. Он почти видел ее перед собой, взволнованную, с забинтованными руками…

— Я думаю так, что враг, — глухо сказал Рудой.

Спрашивающим взглядом он посмотрел на Илью.

Варичев не ответил. Эти забинтованные руки Серафимы спасали Петушка. Окончательно обвинить Степку, значит, сказать ей, что напрасно бросалась она в огонь. Но ведь сам-то он выручил его? Однако этого мало для оправдания Степки. Не только мало, но отчасти это самообвинение: все равно, что, спасая преступника-самоубийцу, набросить его петлю на себя. Могло же случиться, что он, Варичев, не вышел бы из горящего амбара?

— Мы слушаем тебя, Борисыч, — тихо сказал Крепняк.

Варичев спохватился.

— Я думаю, — неторопливо ответил он. — Это большой вопрос. Вы были у него, что он говорит?

Рудой повел плечами.

— Плачет.

— И только?

— Нет. Просит приговора… Не хочет жить…

Варичев услышал стон. Короткий и словно испуганный. Там, за дверью, все слышала Серафима. Он взглянул на Крепняка. Крепняк хмурил тяжелые брови. Илья почувствовал, что этот человек — за жизнь Петушка. Но ему захотелось продлить этот суровый разговор. Слишком просто решался вопрос: он и Крепняк — большинство.

— Хорошо, — сказал Варичев, прислушиваясь к беспокойному шелесту постели в соседней комнате. — Значит, Степан осознал свою вину и справедливо просит такого приговора?

Рудой наклонил голову.

— Так.

Но Крепняк с удивлением посмотрел на Илью.

— Мы имеем все основания, — сказал Варичев спокойно, — вынести этот приговор. Преступление доказано. Впереди — целая зима. Мы — одинокие люди, затерянные на этом далеком берегу. Сама жизнь требует от нас прямых решений… Не выпускать же на свободу человека, который завтра, может быть, подожжет поселок.

— Значит, ты не веришь, что он покаялся? — негромко спросил Крепняк, с силой запуская пальцы в свои густые, спутанные волосы.

— Не верю, — твердо сказал Илья в тишине. Он снова услышал стон, ему показалось — Серафима идет к двери.

Крепняк тяжело поднялся из-за стола, прошел из угла в угол.

— А я… верю, — прошептал он. — Не обманет меня сердце… Нет.

Варичев усмехнулся.

— Ты, кажется, забыл историю с Андрюшей? Верило твое сердце, что он виноват?

Крепняк остановился у окна. Недобрые, злые огоньки вспыхнули в его глазах.