Тирант облачился в свой лучший доспех, однако правая его штанина была оставлена без поножей. Она сверкала драгоценными каменьями и благодаря такому убору выглядела не как человеческая конечность, а как некая волшебная колонна, которая внезапно обрела способность двигаться и отчасти сгибаться в колене.
Никто не понимал тайного смысла подобного убора, кроме принцессы, но Кармезина даже не покраснела, когда встретилась с Тирантом глазами. Напротив, принцесса слегка улыбнулась севастократору и протянула ему руку для поцелуя, произнеся ясным и твердым голосом:
— Я надеюсь, что вы победите на этом ристалище так же, как победили на поле боя, севастократор.
Государь, тайком наблюдавший за своей дочерью, пришел к выводу, что совесть ее совершенно чиста, равно как и совесть севастократора. Потому что Тирант смотрел на Кармезину чуть печально, а так выглядят мужчины, не получившие от возлюбленных драгоценного дара, которого добиваются. Кармезина же держалась победоносно, как девственница, неизменно побеждающая.
Среди придворных дам только Эстефания предавалась грусти, поскольку Диафеб отказался приехать на турнир, прислав ей письмо, в котором объяснял причину своего решения. Он должен был оставаться в Бельпуче и сторожить там Великого Турка, то есть продолжать осаду. И, пока долг принуждал его находиться вдали от милой сердцу подруги, он заклинал Эстефанию Македонскую не забывать о своих чувствах и клятвах.
«Ибо, вернувшись, первое, что я сделаю, — это превращу наш тайный брак в явный», — писал он в заключении.
Но Эстефания не могла не печалиться. Она совсем позабыла те времена, когда была счастлива в объятиях Диафеба, тогда как Кармезина печалилась из-за отсутствия Тиранта. Теперь герцогиня Македонская завидовала Кармезине и даже не хотела встречаться с ней глазами.
Когда все рыцари прошли перед государем и получили от него разрешение сражаться, внезапно явился еще один участник. В полном боевом облачении он въехал на украшенную городскую площадь и остановился, позволяя всем любоваться собой и дивиться его необыкновенному виду. Половина его платья была из алой парчи, другая половина — из фиолетового дамаста. Вышивка поверх дамаста изображала колосья, причем все зерна были жемчужными, а стебли — золотыми.
Узнать этого рыцаря не представлялось возможным, потому что лицо его было скрыто забралом, а говорил он измененным голосом. Единственным, что могло хотя бы косвенно указать на разгадку, был его меч, очень простой, совсем без украшений и, вне всяких сомнений, не раз побывавший в бою. Судя по этому мечу, рыцарь явился на турнир прямо с дороги.
У него имелся при себе щит с изображением рыцаря, которого ведет на цепи девица, и девизом «В плену у любви». Подобный девиз говорил многое и в то же время умалчивал о главном: об именах. А без называния имен самое откровенное и сердечное признание не имеет ни ценности, ни цены, потому что сходные чувства могут испытывать разные люди. И сказать «Любовь», но не сказать, кто любит, — все равно что показать сундук для приданого, красивый, но пустой.
Император пожелал знать, кто таков этот незнакомец, но тот ответил лишь одно:
— Я рыцарь, который ищет приключений.
Первым вышел против безымянного рыцаря герцог Синопольский.
С этим сеньором Тирант впервые встретился незадолго до празднества — прежде герцог Синопольский находился в своих владениях, не имея возможности отлучиться оттуда из-за множества турок, что осаждали его замки. Но когда севастократор начал одерживать одну победу за другой, турки оставили Синополь, и герцог смог вернуться ко двору.
Это был красивый, любезный сеньор старше Тиранта лет на десять. У него были густые каштановые волосы и черные брови, почти совершенно сросшиеся на переносице. Севастократор и герцог Синопольский сразу ощутили взаимную симпатию и договорились вместе с герцогом де Пера, что станут защитниками ристалища — иными словами, им предстояло принимать вызов от любого, кто пожелает с ними сразиться.
Герцог Синопольский был в наряде из золотой парчи на голубом фоне, и многие дамы залюбовались им, когда он надевал шлем и брал копье. Безымянный рыцарь спокойно ожидал его на краю поля.
Подали сигнал, и противники помчались навстречу друг другу. Первым ударом неизвестный рыцарь разбил щит герцога Синопольского, но щит с девизом «В плену у любви» устоял.
Императору принесли новое кушанье, и он дал знак обоим рыцарям продолжать сражение. Снова протрубили трубы, и соперники сошлись в единоборстве. На сей раз они, по взаимной договоренности, обменялись ударами мечей, наполнив площадь сверканием и звоном.
Когда сражающиеся немного утомились, а взоры зрителей отчасти насытились чудесным зрелищем, государь махнул платком. Слуги тотчас внесли на площадь десятки блюд, на которых лежали запеченные в перьях птицы — лебеди и утки. Слуги держали блюда на головах, так что издалека могло показаться, будто все эти птицы сами собою плывут по воздуху, желая поскорее быть съеденными.
Противники на ристалище вновь разъехались и сошлись со страшным грохотом, ибо на сей раз неизвестный рыцарь могучим ударом выбил герцога Синопольского из седла. Герцог рухнул на землю и остался недвижим, а рыцарь поднял вверх победоносное копье и совершил круг по всему ристалищу. Он остановился перед троном Сивиллы, который теперь должен был по праву принадлежать ему — победителю; но Сивилла отказалась уступать свое место незнакомцу.
— Может так статься, что вы победили по случайности, — произнесла Сивилла. — Будь на моем месте Фортуна, она бы уже встала к вам навстречу и охотно бы вас поцеловала. Но я — Сивилла, и моя мудрость говорит мне о том, что случай бывает и добр, и немилостив, но всегда слеп. Чтобы занять мой трон, вы должны доказать мне, что достойны!
Тем временем к герцогу Синопольскому подбежали оруженосцы. Герцог лежал так неподвижно и в такой неловкой позе, что кое-кому показалось, будто он убит. По счастью, он был лишь оглушен и скоро со стоном пришел в себя.
Оруженосцы подняли его под руки и подвели к Сивилле.
— Что ж, — сурово произнесла Сивилла, — вот и побежденный! И с вами, сеньор, поступят так, как положено поступать с побежденными, и клянусь, что мы не отступим ни на шаг от обещанного!
Она сделала знак остальным женщинам, и те разоблачили герцога Синопольского. Он остался стоять в одной рубахе и штанах, и дамы, сильно пострадавшие от любви, наказали его ударами плети.
Затем герцог Синопольский удалился, а его место на ристалище занял герцог де Пера.
— Уж не знаю, — сказал он Тиранту, — кто этот нахал, который так ловко обошелся с герцогом Синопольским, но постараюсь узнать это! Надеюсь, Сивилла и ее прекрасные костоломши сумеют сорвать шлем с его головы и доспехи с его тела, а потом наградят его доброй поркой!