Основную статью дохода острова составляет туризм. Отелей там действительно много. Но во время войны США построили на Арубе нефтеочистительный завод, где работали американцы. Нефть доставляли из Венесуэлы, на Арубе ее перегоняли и заливали в танкеры. Положение страны было опасным: Карибское море кишело немецкими субмаринами. В 1985 году завод закрыли, американцы уехали, и поселок нефтяников остался заброшенным.
На Арубе никогда не бывает разрушительных тайфунов, характерных для Карибского моря, — остров расположен вне их зоны. Правда, на одной его стороне постоянно дуют сильные ветры. Там в изобилии плавают акулы и растут уникальные деревья диви-диви, невысокие и согнутые ветрами пополам. Отели и пляжи находятся на другой стороне острова, где нет ни ветров, ни акул. Многие американцы построили там так называемые «Time-sharing apartments» — дома из нескольких квартир, где можно проводить отпуск, а все остальное время сдавать. Аруба привлекает туристов высоким классом обслуживания и полным отсутствием преступности. В этом также сказывается многовековое влияние Голландии. Все товары прибывают из Голландии, только фрукты и овощи привозят на лодках из Венесуэлы. Расстояние до нее всего 32 километра, а разница в уровне жизни и культуре — несколько веков.
Там жил мой знакомый хирург, который совершенствовался в нашем госпитале. Узнав, что я собираюсь приехать, он пригласил меня сделать первую на острове илизаровскую операцию и прочитать лекцию сотрудникам госпиталя.
Мы с Ириной купались, загорали и осматривали остров. Но одновременно я готовился к операции. Моим пациентом был мальчик двенадцати лет с укорочением одной ноги. Четырехэтажный госпиталь был прекрасно оборудован — просто небо и земля по сравнению с госпиталем в Каракасе. Весь штат обучался в Голландии, по-английски многие говорили даже лучше меня. Я ожидал, что может не найтись всех нужных мне инструментов, но, к моему изумлению, там оказался полный набор для илизаровской операции.
— Откуда у вас эти инструменты?
— Узнав о вашем приезде, мы заказали их в Голландии.
Много раз я наблюдал хирургов-визитеров, и самому приходилось бывать приглашенным хирургом в разных странах — в Германии, Италии, Гватемале, Панаме, Индии. Оперировать в чужом месте всегда более ответственно. В операционной своего госпиталя все друг к другу привыкли, ты знаешь всех, и все знают, чего от тебя ожидать. В чужом госпитале, особенно в другой стране, хирургу надо не только сделать операцию, но и суметь произвести впечатление — он просвечивается, как рентгеном, многими парами глаз. По-человечески легко поддаться искушению «показать себя». Некоторые визитеры напускают на себя слишком большую важности, другие, наоборот, чрезмерно много шутят. Лучше всего — не напускать на себя важность, избегать красивых фальшивых жестов и не говорить лишних слов. Нет ничего правильнее, чем держать себя просто, быть естественным. А в непривычной обстановке быть естественным как раз трудней всего. Я бы сравнил хирурга-визитера с дирижером, приглашенным дирижировать чужим оркестром в чужой стране: ему тоже нужно с одной-двух репетиций отыграть концерт так, чтобы остались довольны и музыканты, и публика. Но музыканты хотя бы играют по нотам, и дирижер имеет репетиции, а у хирурга нет ни того, ни другого.
Должен признаться, что я очень люблю Голландию. Мы были там два раза, объездили всю страну и сразу в нее влюбились. Видя на Арубе высокий стандарт голландской культуры и поведения, я стремился провести операцию на самом высоком уровне. Кажется, мне это удалось. Когда я вышел из операционной, мне аплодировали. Потом в своем кабинете хирург вручил мне конверт с тысячей долларов:
— Я знаю, что в Америке вы получили бы гораздо больше, но примите это от нас в знак благодарности за обучение.
Вежливо и корректно — ничего не скажешь!
Он пригласил нас с Ириной вечером в ресторан. Перед входом стоял огромный темнокожий швейцар в белом форменном костюме. Широко улыбаясь, он величественным жестом открыл пред нами дверь. Зал ресторана был роскошно обставлен и убран цветами. Кроме нас и хирурга с женой-голландкой в компанию входили анестезиолог с мужем судьей, оба голландцы (жили они там уже тридцать лет), и операционная сестра с мужем, смуглые местные уроженцы. Вина и блюда — самые изысканные: нам подали черепаховый суп и жаркое из хвостов кенгуру, доставленных на самолете из Австралии. За обедом выяснилось, что анестезиолог от нечего делать самостоятельно выучила пять языков и теперь изучает русский. Подивившись, я признался, что люблю Голландию и считаю голландцев едва ли не самой лучшей нацией в мире.
— Да? Интересно, почему?
— Общаясь с голландцами, когда мы там были, я видел, какие они все спокойные, справедливые и работящие. Мне запомнилась их пословица: «Бог создал землю, но Голландию сделали голландцы». И это верно: ведь они своими руками отвоевали свою небольшую страну у моря. И теперь на Арубе я увидел то же самое и убедился, какое благотворное влияние оказала Голландия на ваш остров.
Второе профессорство
Наполеон говорил, что судьба — слово, не имеющее определенного значения, поэтому оно так утешительно. Я не верю в судьбу, не подвержен мистицизму и никогда не прислушивался к предсказаниям гадалок. Но однажды в юности, когда я был школьником, знакомая молодая гадалка-любительница взглянула на мою ладонь и воскликнула:
— О, у тебя очень интересная и необыкновенная линия жизни!
— Чем она необыкновенная?
— Да, да, смотри — у тебя двойная линия. Ты проживешь две жизни.
Я фыркнул:
— Какая чушь! Что значит — две жизни?
— Ну, я не знаю, это просто написано на твоей ладони. Может, за свою жизнь ты сумеешь все прожить два раза.
Почти пятьдесят лет я об этом не думал, но, вернувшись с Арубы, вдруг вспомнил. Когда рано утром я пришел в кабинет, то увидел на столе поверх разобранной Изабеллой почты письмо от президента Нью-Йоркского университета: он поздравлял меня со званием профессора ортопедической хирургии.
Я перечитывал письмо и думал: ровно двадцать лет назад, в 1972 году, я получил звание профессора в Москве. Это было через двадцать лет после окончания института. И вот прошел новый двадцатилетний цикл, и я опять стал профессором.
Вот ведь какая судьба — и как сбылось предсказание гадалки! Когда живешь в другой стране, особенно в такой, как Америка, прошлые заслуги не учитываются — всего надо достигать снова. И вот получилось, что второй раз в жизни я прошел полный докторский путь и снова стал профессором, добился самого высокого признания в своей специальности. Я не знал в Нью-Йорке никого из русских хирургов-иммигрантов, кто удостоился бы такой чести.