Потом полыхнул нестерпимый свет.
Сообщение «Домэй Цусин» достигло столицы в полдень. Однако сведения о масштабах катастрофы поступили лишь к вечеру из штаба второй армии через радиостанцию в Курэ. На следующий день срочно опубликовали коммюнике, в котором говорилось, что после налета небольшого числа бомбардировщиков городу нанесен большой ущерб.
«Причины расследуются».
Восьмого августа японскому послу в Москве было объявлено, что начиная с утра девятого августа Советский Союз будет считать себя в состоянии войны с Японией. Верная союзническому долгу, Советская Армия начала мощное наступление сразу в четырех направлениях: на Чанчунь и Шеньян из Забайкалья, совместно с монгольскими войсками на Чэндэ, Цзиньшоу и Чжанзякоу, на Гирин и Харбин из Владивостока, на Харбин и Цицикар из Хабаровска и Благовещенска. Одновременно Тихоокеанский флот высадил десант в Северной Корее, на юге Сахалина и Курильских островах. Над отборной Квантунской армией нависла угроза уничтожения.
Министр иностранных дел Того с рассветом был уже у дома премьера Судзуки.
— Я требую немедленно созвать высший военный совет, — сердито заявил он. — Проволочки слишком дорого обходятся Японии. Если мы хотим сохранить хоть что-нибудь, войну следует немедленно кончать.
В одиннадцать часов над Нагасаки взорвалась еще одна бомба нового типа. Известие об этом не сразу достигло императорского дворца, где в душном бомбоубежище полным ходом шло совещание.
Императорский дворец был разрушен прямым попаданием бомбы еще в мае. Жилые покои переместили в помещение библиотеки, под которой находилось бомбоубежище. Чтобы попасть в него, нужно было пройти сначала в здание министерства двора. После влажной жары затхлый воздух подземелья навевал сонное оцепенение. Судзуки клевал носом. Когда все собрались, его разбудили.
— В свете последних событий, — прошамкал Судзуки, забывший второпях в стакане нижнюю челюсть, — вторжения советских войск в Маньчжурию и взрыва атомной бомбы в Хиросиме, Япония более не может продолжать войну. Я считаю, что у нас нет другого выбора, как принять условия Потсдамской декларации. Я хотел бы знать ваше мнение.
Члены совета ответили настороженным молчанием. Семидесятисемилетний Кантаро Судзуки, привыкший дремать во время заседаний, напряженно всматривался в лица министров и генералов. Он страдал глухотой и боялся не услышать очередного оратора.
Наконец слово взял бывший премьер адмирал Ионаи.
— Мы не добьемся ничего, если не выскажемся со всей определенностью, — сказал он с присущей ему прямотой. — Принимаем ли мы ультиматум противника безоговорочно? Предлагаем ли встречные условия? Если да, то настаиваю на немедленной дискуссии.
Разгорелся спор. Военный министр Анами и оба начальника генеральных штабов отказались признать саму идею капитуляции.
За десять минут до полуночи в бомбоубежище, сопровождаемый адъютантом, вошел император.
Все встали, согнулись в глубоком придворном поклоне и, отведя глаза от тэнно, заняли свои места.
Вентиляция едва работала. У Судзуки от спертого воздуха мутилось сознание.
— Зачитайте Потсдамскую декларацию, — обратился он к главному секретарю Сакомидзу.
Затем поклонился тэнно и, потупя взор, принес извинения за то, что высший совет и кабинет не смогли прийти к единому мнению.
— Позвольте начать опрос? — он вновь поклонился в сторону золотой ширмы, перед которой сидел тэнно. — Попрошу высказаться господина министра иностранных дел.
Того сжато повторил аргументы в пользу капитуляции.
— Господин военно-морской министр?
— Присоединяюсь к мнению министра иностранных дел, — заявил Ионаи.
— Господин военный министр?
— Категорически возражаю! — вскочил со своего места Анами. — Страна должна сражаться до конца! Исход битвы за Японию никем не предрешен до тех пор, пока она не закончилась. Но если суждено сдаться, то необходимо настаивать на соблюдении четырех условий: сохранение императорского строя, право на самостоятельное и бесконтрольное разоружение, судить японцев могут только сами японцы и ограниченный ввод оккупационных сил.
Утренние газеты вышли с двумя заявлениями на первой полосе: кабинета и генерала Анами. Сидя в душных склепах бомбоубежищ, японцы пытались разгадать смысл столь противоречивой публикации. От бомбовых разрывов глухо сотрясалась земля. Распространился слух о том, что третьей жертвой атомной бомбардировки станет Токио.
В десять утра в кабинет Анами на Итигайя вошла группа офицеров во главе с подполковником Такэситой.
— Капитуляции не будет, — в бешенстве прошептал Такэсита. — Если она состоится, господин военный министр должен будет поразить себя мечом.
Анами ничего не ответил.
— Нам стало известно, что «миротворцы», — презрительно осклабился майор Хатонака, — собираются вас убить.
— Вздор, — процедил военный министр.
— По крайней мере, мы не должны идти на капитуляцию без определенных гарантий, — пошел на компромисс начальник оперативного отдела, полковник Арао. — Кому же возглавить в этот час Японию, как не вам, господин генерал? Необходимо без промедления арестовать капитулянтов, взять под защиту императора и объявить страну на осадном положении. С нами лучшие люди страны: начальник генерального штаба армии Умэдзу, командующий восточным военным округом Танака, командир первой гвардейской дивизии Мори и полковник Арита, принявший на себя командование армией в Индокитае. Решайтесь же!
— Ваш план слишком расплывчат, господа, — покачал головой Анами. — Ему не хватает детальности. — И повелительным жестом предложил офицерам удалиться.
— Нет! — Такэсита, приходившийся генералу шурином, схватился за саблю. — Вы должны заручиться у тэнно согласием бросить в атаку камикадзе.[44] Они принесут нам победу.
— Я хочу сперва повидаться с Умэдзу, — Анами вышел из-за стола и, глядя в одну точку, направился к дверям. Офицеры нехотя расступились. — Пойдемте со мной, Арао, — бросил он на ходу.
Умэдзу встретил военного министра удивленным взглядом.
— Вы разве с ними? — спросил он, кивая на Арао.
— Я пришел узнать ваше мнение, — ответил Анами.
— Переворот обречен на неудачу, — отрезал начальник штаба. — Я не пойду на авантюру.
— Но вы же дали свое согласие? — вспылил полковник Арао.
— Да, восемь часов назад, — подтвердил Умэдзу.
— Что же изменилось за столь короткий срок?
— Очень многое, — Умэдзу смахнул на пол ворох телетайпных лент. — Русские сломили наше сопротивление и планомерно продвигаются в глубь Маньчжурии. С Квантунской армией покончено, а без нее наше дело гиблое.