Сама природа превратила горные джунгли Каобанга в неприступную крепость. Девственные леса, где водились тигры, леопарды, гималайские медведи, косули и кабаны, укрыли заводы и фабрики, на которых отливались примитивные пушки, изготовлялись мины, лекарства, одежда и бумага для тайных типографий. К естественным препятствиям: отвесным склонам, заросшим колючками и ползучей крапивой, пропастям, стремительным потокам и непроходимому частоколу бамбука — добавились хитроумные ловушки, подстерегавшие чужеземцев на каждой лесной тропе. Кроме самодельных мин и традиционных ям с заостренными кольями, карателей подстерегали незаметные капканы, точно нацеленные самострелы и каменные лавины, готовые обрушиться с гор при первом же опрометчивом шаге. О каждом незнакомце, появившемся на горных дорогах, через десять минут уже знал начальник охраны. Патрульную службу несли даже дети. Перекликаясь птичьими голосами, они зорко сторожили все входы и выходы в заповедные джунгли.
Не только ночью, когда кишащий пиявками и змеями лес внушал вражеским лазутчикам почти суеверный ужас, но и днем далеко не каждый решался окунуться в зеленый омут, из которого редко кому удавалось возвратиться назад. Скоростные «амио» последней модификации и малютки «морен» могли кружить над лесом до скончания времен. Сверху горы были похожи на округлые валуны, сплошь облепленные моховой замшей. Ни малейшей скважины нельзя было обнаружить в этом непроницаемом пологе леса. Даже на бреющем полете, когда самолет, казалось, готов был чиркнуть плоскостями о кроны величественных бангов, не удавалось заглянуть в чащу.
Бомбы сбрасывались большей частью вслепую. Но проходило несколько дней, и паутина вьюнков затягивала рваную рану на земле, а в воронках, которые сами собой наполнялись водой, мальчишки расселяли пресноводных креветок. Не приносили особого успеха и зажигательные бомбы. Влажный лес не желал воспламеняться, и, когда выгорали последние крохи фосфора или термита, черную проплешину заволакивало непроницаемое облако дымного пара. Если крестьяне не высаживали на пепелище кукурузу, неистовые джунгли быстро залечивали страшный ожог. Неуязвимый, непроницаемый лес казался необитаемым. Когда замирала разбуженная взрывом ударная волна, ни звуком, ни колыханием ветки не нарушал он вечной настороженной тишины. Подраненные деревья оставались стоять, намертво скованные цепями лиан. Потом, подточенные гнилью и паразитами, они беззвучно падали в перегной.
Сомкнув кольцо окружения, каратели надеялись, что отряды Вьетминя не смогут долго оставаться в джунглях. Но проходили месяцы, атака следовала за атакой и всякий раз захлебывалась, встреченная метким расчетливым огнем.
По тайным дорогам, которыми пользовались торговцы опиумом и контрабандисты, носившие серебро в Бирму, на базы доставлялись боеприпасы, мешки с рисом и то, что казалось желаннее всех благ мира, — серая каменная соль. Ее раздавали по крупинкам, как самое драгоценное лекарство. Для детей не было большего лакомства, чем упоительно скользкий кристаллик, так быстро тающий на языке. Охотники, жившие продажей шкур, тигровых костей, оленьих рогов и медвежьей желчи, приносили в партизанский лагерь туши убитых зверей, спеленутых питонов, которых называли «живыми консервами», и чудодейственные лекарства: клубни там-тхат, освежающий корень гау, тигровый жир.
Бывалый человек не пропадет в лесных дебрях. Родная земля всегда укажет ему дерево, могущее утолить голод и жажду, врачующее болезни и раны. На затерянных в глуши полянах, куда в лунные ночи выползает полакомиться термитами пугливый панголин, росли бобы, маниока, дающая белую тапиоковую муку, стручковый перец. Наливался сахарным соком тростник на заболоченных старицах. Со стволов хлебных деревьев свешивались тяжелые колючие плоды, чья клейкая мякоть слаще целебного меда лесных мух. Гигантский бокен с корой, усеянной шипами, дарил мыло для мытья головы, стирки шелка и шерсти. Даже масло для освещения не забыли припасти щедрые духи лесов.
Недруга же здесь на каждом шагу подстерегала беда. Неловкого парашютиста, застрявшего среди ветвей, могли заживо обглодать пчелы-мясоеды. Оставшаяся в ранке присоска пиявки порождала незаживающую язву, жабья слизь или сок опрометчиво рассеченной лианы выжигали глаза. Ни еды, ни отдохновения не обрести в джунглях незваному гостю. Обманчивый, налитый соблазнительной спелостью плод эклонга таит яд, неотличимый от рыночного клубень батата может навсегда отнять голос, купание в безобидной речке грозит непонятной болезнью, которую не умеют лечить европейские доктора. Даже случайное прикосновение к мертвой ветке способно разбудить немыслимый живой ад. С беспечального детства, едва начав узнавать мир, запоминают вьетнамцы мудрую истину: «Дернешь лиану — взбудоражишь весь лес».
Первой операцией отряда Во Нгуен Зиапа явилось дерзкое нападение на блокпосты в Файкхате и Нангане. Командиры опорных пунктов противника были убиты, а солдаты разоружены. Блестящий успех окрылил людей. Весть о том, что загнанная в джунгли горстка бойцов сумела победить многочисленные и хорошо оснащенные гарнизоны, разнеслась по всему Бакшону. Всего через неделю отряд превратился в целую роту, состоявшую из трех полных взводов. Его штаб размещался в землянке. Узкий лаз прикрывала живая занавесь ползучего огурца, унизанная ярко-желтыми цветами.
При свете «летучей мыши» Лыонг изучал план каобангской тюрьмы. Нужно было срочно вызволять Танга, задержанного жандармским патрулем в двух днях пути от Тхайнгуэна. Тайная полиция в любую секунду могла установить личность арестованного и переправить его в Ханой. Тогда все будет кончено. Видного коммунистического руководителя, за которым почти десять лет безуспешно охотилась полиция нескольких стран, вне всякого сомнения, передали бы кэмптэтай. Лыонг, прошедший через Пулокондор и китайские тюрьмы, ясно представлял себе, что ожидает товарища.
О том, чтобы напасть на Каобанг, не могло быть и речи. Сил одного взвода и нескольких партизанских отрядов, рассеянных по округе, явно недостаточно для успешного штурма города. Оставалась одна-единственная возможность — побег. Для этого было необходимо заслать в город ловкого, хорошо знающего местные условия человека.
Шум наверху отвлек его. Стоявший на часах боец из племени мео, по прозвищу Кай[41], пререкался с кем-то из своих соплеменников. Лыонг, немного знавший язык, прислушался.
— Командир занят и не любит, когда его беспокоят по пустякам, — различил он голос своего часового.
— Шпионка — это не такой уж пустяк, Кай! — возразил незнакомый голос. — Пусти меня к командиру.