— Шпионка — это не такой уж пустяк, Кай! — возразил незнакомый голос. — Пусти меня к командиру.
— Я тебе не Кай, а товарищ боец А Пао. Посиди тут с ней, пока командир выйдет.
— А ты из каких мео, — попробовал зайти с другой стороны невидимый упрямец, — из черных или синих?
Лыонг невольно улыбнулся. Деление единого народа на кланы, отличавшиеся друг от друга только цветом одежд, казалось ему игрой, недостойной взрослых людей.
— Из черных.
— Что-то не похоже, Кай, прости, боец А Пао. Ну-ка, скажи, как будет «далеко»? — Слово «далеко» неизвестный произнес по-вьетнамски.
— Кле, — недоуменно ответил А Пао.
— Никакой ты не черный, а самый настоящий пестрый мео. Черный бы обязательно сказал: «клиа». А ну, зови командира! Постыдись хоть этих детишек, которые задержали шпионку. Что они о тебе подумают?
— Почем ты знаешь, что она шпионка? — чувствовалось, что А Пао дрогнул.
— Конечно, шпионка! Кто такая, сказать не хочет. На все вопросы твердит одно: «Ведите к товарищу Лыонгу».
— Что тут у вас за базар? — щурясь от дневного света, спросил Лыонг и огляделся. На почтительном расстоянии от А Пао, сжимавшего винтовку с примкнутым штыком, стоял юноша в характерной одежде черных мео. Поодаль, в окружении притихших ребятишек, сидела под банановой пальмой маленькая изможденная женщина.
— Ба,[42] — только и сказала она, поднимаясь с земли.
Глава 30
Получив от нового японского посла Мацумото приглашение срочно прибыть в Сайгон на переговоры, Деку вызвал к себе Жаламбе.
— Как вам это нравится? — он передал начальнику секретной службы послание, отпечатанное на бланке японского посольства. — Почему нельзя было собраться в Ханое?
— Сдается мне, что тут ловушка. — Жаламбе напрягся, чтобы унять дрожь в руках. — Надо хорошенько обдумать, стоит ли ехать.
— Полагаете, они не могут арестовать нас здесь? — Деку явственно выделил слово «нас». — У них повсюду свои люди. Каждый шаг наш известен. Вы зря поторопились с арестами. Не следовало раздражать японцев.
— Но позвольте, ваше превосходительство, — Жаламбе беспомощно развел руками. Меньше всего он ожидал, что в такую минуту адмирал захочет свалить на него вину. — Все мои действия были так или иначе согласованы с вами…
— Вот именно: «так или иначе», — Деку брезгливо отвел глаза, — вам придется поехать со мной.
— Это необходимо? — пролепетал Жаламбе. Он бы многое отдал, чтобы остаться на сей раз в стороне.
Деку даже не удостоил его ответом. Выхода не было. Адмирал принуждал доиграть роль до конца.
— Когда? — уныло спросил Жаламбе.
— Вылетим завтра утром… Кстати, — Деку заговорил будничным тоном, — я давно не получал от вас сведений о японцах. Они что, забрали у вас и эту агентуру?
— Японское командование явно что-то готовит, — уклонился от прямого ответа Жаламбе. — В страну на днях введена свежая дивизия. И вообще повсюду заметна повышенная активность: на базах, в посольстве, во дворце императора.
— Бао Дай уклонился от встречи со мной.
— Он днем и ночью совещается с японским послом, — глубокомысленно изрек Жаламбе и добавил почтительно: — Следует соблюдать величайшую осторожность.
— Поздно. Решение о перевороте принято.
— Откуда у вас такие сведения?
— Позвольте мне оставить при себе источник информации. Скажу вам даже больше. Японцы не только в курсе бесконечных приготовлений Мордана — об этом знает любой ханойский парикмахер, — но и ваши потуги выслужиться перед голлистами не прошли мимо них. Ситуация предельно упростилась. «Новая Франция», — Деку горько усмехнулся, — сметена в мусорный ящик, и бывшие союзнички уже не связаны с нами даже формальным договором. — Он вышел из-за стола и наклонился над Жаламбе. — Не думайте, что я срываю на вас собственное бессилие. Будем смотреть правде в глаза: мы с вами полностью обанкротились. Остается одно: мужественно встретить неизбежное.
Жаламбе сидел опустив голову.
— Может, поторопить Мордана? — вяло предложил он, не веря в успех. — Я понимаю, что шансов практически нет, но мы могли бы прорваться в Китай. По крайней мере, умрем с оружием в руках.
— Поздно, — повторил генерал-губернатор. — Японцы начеку. Нам не дадут даже выйти из дворца. Есть только один путь — на аэродром.
— Думаете, удастся бежать? К американцам? — по-своему истолковал Жаламбе.
— Будьте мужчиной, — Деку рывком опустил жалюзи. Подымающееся солнце беспощадно било в глаза, — тем более что нашей безопасности едва ли что-нибудь угрожает. Ни мы, ни наши трупы никому не нужны.
— Я думаю не о себе, — Жаламбе попытался надменно вскинуть голову. — О Франции!
— Франция тоже обойдется без нас. Я вас более не задерживаю. Собирайтесь в дорогу. Если Мацумото вздумает поинтересоваться арестованными, обещайте ему выпустить всех. Без оговорок.
— Я уже отдал распоряжение. В тюрьмах остались одни коммунисты.
— Быстро сориентировались.
— Есть надежда, что обойдется?
— Едва ли. Но мы обязаны использовать малейший шанс.
Когда на другой день в сайгонском губернаторском дворце открылись переговоры, Деку почудилось, что судьба подарила ему этот крохотный шанс.
Не смея верить неожиданной отсрочке, прислушивался он к монотонным словам посла Мацумото, пункт за пунктом перечислявшего новые обязательства французских властей.
Оказывается, японцы вызвали генерал-губернатора в Сайгон вовсе не для того, чтобы совершить какие-то насильственные недипломатические действия, чего он так опасался. Речь шла всего лишь о подписании соглашения о поставках риса на 1945 год. И хотя Деку знал, что риса в стране практически нет, он с радостью поставил подпись под договором. Судьба вновь предоставляла ему возможность выиграть время. Война шла к концу, и вместо риса японцы могли получить лишь бесполезный клочок бумаги. Правда, сразу же по возвращении в Ханой он должен был дать указание чуть ли не вдвое срезать и без того ничтожную карточную норму, но это его не слишком заботило. Еще один документ, еще одна подпись — какая разница? Ничтожная, чисто символическая цена за упоительное право облегченно перевести дух и хоть на минуту перестать думать о том неопределенно-гнетущем финале, которого он так устал ожидать.
После подписания соглашения состоялся дружеский а-ля фуршет. На столах стояли блюда с фаршированными омарами, повар-китаец нарезал розовые, нежнейшие ломтики ростбифа. Живописную пирамиду фруктов увенчивали ананасы и сайгонский деликатес под названием «женская грудь». Несмотря на приторную сладость, фрукты прекрасно утоляли жажду.