Эти слова в сочетании с прощальной репликой Беринга привели Сильви в трепет: Жакоб попал в беду. Наверняка он и есть «важная персона». Жакоб в лапах гестапо!
Она поспешно оделась. Когда первые лучи рассвета зябко просеялись сквозь зазоры тяжелых штор, Сильви кружным путем отправилась к Вассье. Она набросилась на старика в ярости, требуя, чтобы тот немедленно выяснил, где Жакоб. Он наверняка попал в беду! Пусть Вассье узнает, где Жакоб, а остальное она берет на себя.
Потом Сильви отправилась к Каролин, стала трясти ее за плечи:
– Просыпайся! Скорее! Мне нужна твоя помощь. Жакоба арестовали. Нужно отправляться к нему!
Каролин села на кровати, сонно хлопая глазами.
– Мне нужна твоя помощь! – кричала Сильви. Речь ее звучала бессвязно. – Я все тебе возмещу. У вас и Йозефа будет другой ребенок. Или у меня будет другой ребенок, и я тебе его отдам. – Она трясла Каролин за плечи. – Ты моя единственная подруга!
Каролин встала и обняла ее.
Жакоб медленно повернулся на другой бок. В камере было сыро, все тело ныло от боли. Когда он закашлялся, пришлось сплевывать кровавую слизь. Жакобу удалось встать и помочиться. Это было настоящей мукой. Два ногтя на левой руке были вырваны с мясом. Долго таких истязаний он не вынесет.
Жакоб заранее предпринял кое-какие меры на случай провала: выучил наизусть фальшивые имена, фальшивые адреса, которые в крайнем случае можно будет назвать мучителям, если пытка станет невыносимой. Но сразу «раскалываться» было нельзя – ему не поверят. Истязания становились все более жестокими, интервалы между допросами делались все короче. Жакоб чувствовал, что время ложного «признания» подходит. А вдруг гестапо уже знает, что имена и явки не настоящие? Он потерял счет времени. День слился с ночью, да к тому же здесь, в подземелье, время суток не имело значения. Сначала он пробовал делать на стене засечки, но вскоре отказался от попыток измерять течение времени.
Возможно, им просто доставляет удовольствие его мучить. Как жаль, что нет капсулы с ядом вроде тех, что носят американские разведчики в зубе. Можно было бы разом со всем покончить – пока не изменило мужество. Жакоб с болью подумал о своих товарищах. Скольких из них арестовали после той роковой встречи в пустом амбаре? А ведь все шло так хорошо, группа работала, как слаженный механизм. Диверсия на электростанции прошла без сучка, без задоринки. За несколько последних недель удалось вывести из строя оживленную железнодорожную магистраль, организовать побег пятидесяти товарищей из тюрьмы. Когда гестапо нанесло удар, группа собралась, ожидая поступления новой партии оружия, которую должны были сбросить с самолета. Скольких арестовали? Многие ли погибли? Жакоб видел перед собой лица своих боевых друзей. Усилием воли он отогнал видение прочь. Лучше об этом не думать, забыть их лица навсегда. Внезапно он увидел перед собой Сильви и Лео. Нет, это еще хуже! Опасно поддаваться слабости. Он может не выдержать и произнести их имена. Тело, измученное ударами, уколами, ожогами, начинает выходить из-под контроля. Скорей бы уж его расстреляли.
А вот и снова они! Тяжелая дверь заскрежетала. Может быть, конец наступит прямо сейчас?
Грубые руки подняли Жакоба на ноги. Двое охранников поволокли его по коридору. Снова в комнату для допросов! Мысленно Жакоб стал рисовать схему человеческого тела: скелет с латинским названием каждой кости и каждого сустава, устройство нервной системы, сочленение вен и артерий, устройство головного мозга. Напряжение памяти позволяло ему оторваться от реальности – этой тактикой он пользовался во время пыток.
Но сегодня охранники проволокли его мимо двери пыточной. Жакоб поднял голову и посмотрел на сводчатый потолок с голыми деревянными балками. Да, наверное, день настал. Сердце заколотилось чаще. Он представил тусклый свет раннего утра, выстроившуюся шеренгу солдат. Теперь можно и расслабиться – вспомнить объятия Сильви, прикосновение ее прохладного тела. Жакоб представил Лео – уже не младенцем, а мальчиком, школьником с портфелем в руке. Мысленно он попрощался с Матильдой, с Фиалкой, пожелал им счастья и долгих лет жизни.
Вот они уже снаружи. Темная ночь. Жакоб с трудом вдохнул холодный воздух. Из тьмы донесся лай грубых немецких голосов, век бы их не слышать.
Жакоба подхватили, запихнули в закрытый кузов. Автомобиль тронулся с места.
Значит, еще не конец. Жакоб с трудом распрямился на деревянной скамейке. Бессмысленная, глупая надежда проснулась в его душе. Он предпочел снова сосредоточиться на устройстве нервной системы.
Какое-то время спустя машина остановилась. Охранник, сидевший рядом, выволок Жакоба наружу и втолкнул в легковой автомобиль.
– Всего хорошего, месье. Желаю удачи, – внезапно сказал немец по-французски и с улыбкой отдал честь.
Жакоб уставился на него, ничего не понимая. Прежде чем он опомнился, машина тронулась с места и быстро набрала скорость.
Когда глаза Жакоба привыкли к темноте, он увидел, что на переднем сиденье сидят две женщины в головных уборах монахинь. Из-под клобука той, что вела автомобиль, выбивалась прядь до боли знакомых золотистых волос. В горле Жакоба заклокотал смех.
– Сильви, – вскрикнул Жакоб. – Сильви.
11
В конце августа 1945 года – того самого исторического года, когда на земле наконец вновь наступил мир – на платформе парижского Восточного вокзала происходила любопытная сцена.
В ней участвовали три женщины, один мужчина, двое детей. Мужчина нес два чемодана; он шагал впереди, имея вид мрачный и решительный. Лицо под мягкой коричневой шляпой было угрюмым. За мужчиной едва поспевала веселая, смеющаяся женщина, чьи светлые волосы рассыпались по меховому воротнику пальто. За ней вприпрыжку неслись двое детей – темноволосая кудрявая девочка лет десяти и худенький мальчик чуть помладше, державший ее за руку. Еще две женщины шествовали на некотором отдалении. Одна шагала величественной, размеренной походкой; другая шла неуверенно, опустив голову, словно не очень хорошо представляла себе, куда и зачем движется.
Самое странное то, что невозможно было определить – кто уезжает, а кто остается. Первым в вагон поднялся мужчина, за ним светловолосая женщина. Потом по лесенке взобрались и все остальные. Некоторое время спустя женщины и дети спустились на платформу, и лишь мужчина остался в купе. Блондинка прижала к себе мальчика и несколько раз крепко его поцеловала. Когда же паровоз вздрогнул и выпустил клуб дыма, мужчина и светловолосая женщина поменялись местами – она поднялась в вагон, а он спустился. Мужчина взял ее за руку, попытался удержать на последней ступеньке.