– Что?
– Ну, когда она ужинала с тобой. В тот вечер, когда она погибла. Хаас был здесь? Или он очень кстати отсутствовал на станции?
В ответ Белла пристально посмотрела на нее, открыла рот. Ее лицо побелело.
– Не нужно, – прошептала она. – Пожалуйста, не нужно.
– Вы были любовницами, не так ли?
– Я не говорила…
– А и не нужно. У тебя все на лице написано каждый раз, когда ты говоришь о ней.
Белла принялась вытирать свой рот салфеткой. Кожа на ее лице выглядела такой же бледной, как отбеленный холст.
– Только не рассказывай никому, – сказала она. – Хаас такое… Я даже не знаю, что он сделает.
Ее рука дернулась к слабому следу синяка на ее щеке, но Белла задержала ее и вернула снова на колени.
– А он разве еще не знает? Ты это мне хочешь сказать?
– Нет. – Белла встала так быстро, что задела стол и посуда зазвенела. – Нет. Это невозможно.
Она подошла к боковому окну и прижалась лицом к нему. Ли подошла к ней.
Шла вторая ночь, и слабый свет компаньона проникал в комнату, окрашивая лицо Беллы в темный красный цвет, казавшийся почти черным.
– И что мне делать? – прошептала она.
– Почему бы тебе не отправиться домой и не сказать им, что ты не можешь выдержать здесь до конца?
Она неистово замотала головой.
– Ну, тогда…
– Перестань. Ты не можешь помочь. Никто не может помочь.
Белла повернулась. Она была теперь так близко, что заслонила свет, и ее прекрасное лицо спряталось в тени. Ли коснулась ее щеки и поразилась лихорадочному жару ее бледной кожи.
Белла со вздохом прижалась к ней, и Ли вздрогнула от ощущения легкого дыхания на своей коже. Губы Беллы коснулись ее шеи, пробежали к углу скулы, затем к мочке уха, и Ли открылась поцелую, которого жаждала так страстно.
Но при последнем вздохе до того, как соприкоснулись их губы, она заглянула в широко открытые глаза Беллы и увидела там выражение, от которого похолодела. Это не было страхом или отвращением. Но… чем-то таким же предумышленным и рассчитанным заранее, как сине-черный логотип Синдиката Мотаи на внешнем периметре темно-лиловой радужной оболочки.
Ли сделала шаг назад, руки опустились. Горячая страсть, захватившая ее всего лишь мгновение назад, ушла. Ее сменил неприятный озноб, как после лихорадки.
– Кто убил Шарифи, Белла?
Белла повернулась к окну спиной, и Ли показалось, что рука, которую она положила на подоконник, задрожала.
– Я не знаю, – сказала она наконец. – Я тебе уже говорила, я не помню.
– Ты помнишь, – сказала Ли. – Или подозреваешь. Зачем иначе тебе нужно было рассказывать мне о Кори? Зачем ты рассказала мне, что тела были в сияющей воронке, когда их там не было? Потому что их там не было, не так ли? И ты знала, что их там не было. Ты даешь мне след. Одного только не могу понять: ведешь ли ты меня к Хаасу или от него?
– Я никуда тебя не веду! Я не знаю. Я тебе уже говорила об этом!
– А я не верю. Любовники откровенничают друг с другом. Шарифи наверняка тебе что-то говорила. О том, что она нашла. Какую-то новую технологию. Какую-то новую информацию. – Ли сделала паузу, потом продолжила: – Что-то, что Корчов хотел получить от нее через тебя.
– Все было не так, – упрямо продолжала Белла.
– А как тогда было?
Белла раздраженно заходила по комнате.
– И это все, ради чего ты пришла? Задавать вопросы?
– А что ты ожидала? – спросила Ли.
Никакого ответа не последовало. Белла даже не обернулась, но по легкому дрожанию ее плеч Ли догадалась, что она снова заплакала.
– Ханна ходила к Корчову не из-за кристаллов, – наконец сказала Белла. – И в этом не было ничего незаконного. Она хотела выкупить мой контракт за свои собственные деньги.
На какой-то миг Ли потеряла дар речи, не зная, что и ответить.
– Она не могла выкупить твой контракт, Белла. Она не могла себе этого позволить.
– Она была богата, – продолжала настаивать Белла со слепой уверенностью тех, кто не понимает значения этого слова и не знает, что такое деньги.
– Но не так богата.
– Ты не права. Она собиралась. Она обещала.
– Так почему же не выполнила? Что произошло, Белла? Почему не наступил счастливый конец?
– Она изменилась, – ответила Белла после долгого молчания. – Она нашла что-то такое, что делало ее более счастливой, чем я.
На полпути к своему жилищу Ли поняла, что ей вовсе не хочется спать, и свернула, чтобы успеть на следующий, направлявшийся на поверхность планеты челнок.
Охранники в надшахтном здании уже узнавали ее и не обыскивали тщательно. Спустя двадцать минут, как раз перед возвращением ночной смены, она спустилась по лестнице в сияющую воронку.
Кристаллы пели во весь голос, перегружая ее внутренние устройства и блокируя сканирующие системы. К тому моменту, когда она добралась до лестницы, ее инфракрасная и квантовая сканирующие системы полностью отключились. Она могла зажечь свой фонарь, но не захотела. Было что-то жуткое в этой древней, лишенной воздуха тьме. Она села спиной к лестнице и принялась восстанавливать извилистый ход расследования.
Она не находила никаких прямых целей, никаких ясных причин и следствий, ничего, кроме тупиков. Добилась ли она чего-нибудь в этом деле вообще? Или она застряла в череде повторений, проецируя свои собственные кошмары на Шарифи, откапывая бесплодный поток воспоминаний умершей женщины.
«Подумай, кто игроки, – говорил Коэн, – и чего они хотят».
Так чего же они хотели?
Дааль и Рамирес хотели того, чего всегда добивался их профсоюз. Отобрать контроль над шахтами у компаний оборонного комплекса ООН, создать свой рабочий рай – рай, в котором Ли не хотела бы оказаться, но который, возможно, был бы не хуже, чем чей-нибудь плохо управляемый небольшой кусочек небес на земле. Цели Картрайта слегка соприкасались, как сказал бы Корчов, с целями профсоюза. Но он будет поддерживать профсоюз, поскольку профсоюз наиболее вероятно станет защищать его драгоценные кристаллы. Если бы Даалю и Картрайту потребовалось затащить Ли вниз, чтобы получить то, что они хотели, то они бы это сделали. В противном случае они держались бы от нее подальше, хотя бы из лояльности к ее семье, которую она едва помнит.
Хаасу хотелось, чтобы шахта работала. И он старался не пускать Ли в сияющую воронку. Для чего? Чтобы не привлекать внимания шахтеров к ней? Нет. Они уже знали благодаря Картрайту и слухам, что Шарифи платит по профсоюзным ставкам за то, чтобы они копали там для нее. Было ли это просто сильным стремлением многопланетной компании предотвратить снижение объема добычи и защитить свои прибыли? Или здесь были какие-то другие, более личные интересы? Желание скрыть свое мошенничество? Месть за предательство Беллы?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});