Читать интересную книгу Лара моего романа: Борис Пастернак и Ольга Ивинская - Борис Мансуров

— Евгений Пастернак играет роль консультанта продажных журналистов, призванных травить и дискредитировать образ Ольги Ивинской. Захватившая архив Ивинской группа ему щедро платит, открывая монопольный доступ в спецархивы. Потому с материалами, упрятанными в ЦГАЛИ, он творит все, что хочет, блюдя интересы «группы захвата». Мудрая Ариадна его просто презирала, считая, что с таким даже сидеть рядом стыдно. Надеюсь, Ире удастся опубликовать письма Ариадны, приходившие в лагерь к Ольге Всеволодовне и Ирине[408].

Тогда, в Париже, я спросил Вадима, как рядовой читатель может распознать друга или недруга в бывшем окружении Пастернака теперь, когда все его хулители примазываются к славе поэта, объявляя себя его сторонниками и защитниками.

— Всегда, когда надо узнать, чего достоин человек из окружения Пастернака, узнай мнение Ариадны Эфрон, — ответил он. — И если она сказала, что этот человек — дрянь, то больше ничего знать о нем не надо. Это и есть дрянь. В том, что касалось Бориса Леонидовича, у Ариадны был высший, гамбургский счет. Ариадна часто напоминала Ольге Всеволодовне наказ Пастернака никогда не иметь дел с Евгением. И мне приходилось защищать Ирину от его угроз и «советов» дружить с властями, особенно когда семейство Пастернак потянулось за зарубежными гонорарами Бориса Леонидовича. Евгений и Леня в 1965 году пытались шантажировать Ирину, чтобы заставить Ольгу Всеволодовну отказаться от наследия Пастернака. Постыдно и то, что другие сочинители поддакивают Евгению Борисовичу, надеясь, что за это их тоже как-нибудь подпустят к столику с архивами — пусть и усеченными, но как желанна такая подачка!

На мой вопрос, почему же он не напишет об этой роли Евгения Борисовича, Вадим с досадой сказал:

— Пока архив Ивинской не вырван из лап ЦГАЛИ, я должен молчать. Но последнее письмо Евгения Борисовича в суд говорит, что ждать хорошего не приходится, и нам пора действовать через международный Страсбургский суд.

Речь шла о письме Евгения Борисовича в Савеловский суд, которое в январе 1998 года с воодушевлением зачитывала на суде директор ЦГАЛИ Наталья Борисовна Волкова. «Козовой, — писал Евгений Борисович в этом письме, — превратно понимает мое неучастие в суде». Евгений Борисович выражал глубокую благодарность ЦГАЛИ и желал, чтобы все архивы Ивинской не покидали стен ЦГАЛИ. Это его желание привело к решению Савеловского суда от 28 августа 2000 года — «Отобрать архив у Ольги Ивинской». Запись выступления Волковой на суде, где она читает письмо Евгения Борисовича, у Вадима уже была.

— Я этим делом с осени займусь вплотную, направлю заявление в Страсбургский суд, — говорил Вадим в мае 1998-го.

Хорошо помню еще один фрагмент нашего с Козовым разговора в Париже. Речь шла об обвинении Лидии Чуковской: якобы после возвращения из лагеря Ольга брала у Чуковской деньги для посылок заключенной Надежде Адольф-Надеждиной, но «посылок Надеждина не получала, а деньги Ивинская не возвращала, так как тратила их на свою косметику». Вадим не мог понять, как решилась Лидия Корнеевна написать такое в своих «Записках об Анне Ахматовой», ведь Надеждина, вернувшись из лагеря в 1956 году, сама разоблачила эту ложь и написала Чуковской резкое письмо. Это был явный, злобный наговор из-за ревности Лидии к Ольге, которую любил Пастернак[409].

— Женщина в ревности совсем лишается разума, а ее безумная жестокость не знает границ, — говорил Вадим об этой клевете. — Лидия Корнеевна постоянно внушала окружающим ненависть к Ольге Всеволодовне, даже Анне Ахматовой. Ахматова стала избегать встреч с Ивинской, несмотря на то, что об этом ее просил Пастернак. Ахматова не объясняла Пастернаку причину уклонения от его просьб. Она ждала, чтобы Чуковская сама рассказала Борису Леонидовичу о своих претензиях к Ольге. Лидия, безумно влюбленная в Пастернака, чувствовала, что должна была спасти Бориса Леонидовича от пут «авантюристки и воровки», но сама боялась сказать об этом Пастернаку. Конечно, Чуковской несложно было скрывать злобный наговор за ореолом своей принципиальности и бесстрашия, благо и весь женский литературный бомонд, влюбленный и боготворивший Пастернака, ревновал и мстил Ольге Всеволодовне за вторжение в «их сферу». Бомонд считал, что Ивинская «не из их круга, недостойна быть любимой женщиной великого поэта». Но когда действительно надо было проявить принципиальность и бесстрашие, все они, включая Лидию Корнеевну, попрятались, придумывая сотни причин для оправдания предательства по отношению к гонимому властями поэту. Они отсиживались дома, когда Пастернака обливали грязью и изгоняли из Союза писателей в октябре 1958-го.

Достаточно точно писала об этом феномене всеобщей трусости среди советских писателей в нобелевские дни индийская газета: «Ужас положения заключается не в брани борзописцев, а в молчании тех, кто отдает себе отчет в положении вещей, но не смеет выступить в защиту Бориса Пастернака».

И Лидия Корнеевна, и Эмма Герштейн, клеветавшие на Ивинскую, могли прийти на общее собрание писателей 31 октября 1958-го. Они могли если не сказать слова в защиту Пастернака, то хотя бы воздержаться при голосовании, когда Бориса Пастернака клеймили и требовали изгнать из страны. Но они струсили и не явились на это подлое судилище, показав свои истинные бесстрашие и принципиальность. Только Ольга с Ариадной встали насмерть на защиту Бориса Леонидовича, которого предали «друзья» и родные. Между прочим, это хорошо осознала Анна Ахматова, резко отреагировавшая на наказ властей, ревностно исполнявшийся «семьей», не пропускать Ивинскую к умиравшему Пастернаку: «Какая подлость — не пустить Ольгу к умирающему Борису!»

У Вадима был собран огромный материал о Пастернаке, обо всех перипетиях борьбы за архив Ивинской, но Козовой неожиданно скончался ранним утром 22 марта 1999 года в своей парижской квартире, не дожив до 62 лет. О таланте и значимости личности Вадима, о его словах правды, не раз звучавших и в защиту чести и любви Бориса Пастернака и Ольги Ивинской, говорят письма известных литераторов из разных стран мира. Эти письма Ирина опубликовала в книге «Твой нерасшатанный мир».

Жорж Нива, профессор-славист Женевского университета, лично знавший Пастернака, Ивинскую, Ирину и Вадима:

«Ни лагерь, ни мытарства не изменили его характера по сути, не исказили остроту взгляда. Он покорил и самых непокорных поэтов — Шара и Мишо. <…> Можно сказать, что Вадим покорил и французскую поэзию».

Антонина Рубишу, литератор, родилась во Франции, в 1972–1973 годах работала в России, где познакомилась с Вадимом и Ириной:

«Первая встреча: Вадим сам открыл нам дверь — и я остолбенела. Мне показалось, что <…> впервые я поняла, что такое настоящая, яркая личность».

Николай Иванович Харджиев, литератор, выдающийся коллекционер русского авангарда, эмигрировал из СССР. Из письма Харджиева к Вадиму Козовому:

«Дорогой Вадим Маркович, смотрю на Вас, на моего „близнеца в тучах“, снизу вверх, сквозь толщу времени. Моим первым близнецом был Павел Липский (ранняя юность), вторым — Д. И.X. (брат Н. И. Харджиева. — Б. М.), третий и последний — Вы. Для трех таких встреч стоило родиться».

Эмзар Квиташвили, грузинский литератор. Из письма к Ирине от 31 марта 2000 года:

«Хотя Вадим жил и творил в Париже, я как-то всегда ощущал с ним духовную близость. <…> Самое сильное, неизгладимое впечатление, конечно же, оставило недавно найденное изумительное эссе Вадима „Улыбка“».

Жюльен Грак, известный французский поэт и литератор:

«В свете пережитого им опыта всякая словесная неясность рассеивалась, абстрактные понятия расшифровывались. <…> Никто уже не заменит этого окна, раскрытого в малопонятный мир, наши замечательные, бесконечные беседы».

Кшиштоф Помян, польский литератор:

«Он был русским поэтом, русским писателем, русским интеллигентом в самом лучшем смысле этого слова. <…> В его творчестве, как и в личности, осуществился союз России и Франции, которому русская культура обязана несколькими своими вершинами».

Пранас Моркус, руководитель литовского телевидения:

«В феврале 1991 года черные тучи сгущались над провозгласившей свою независимость Литвой[410]. <…> Вадиму удалось собрать под написанным им самим обращением в защиту Литвы около 60 подписей людей, знаменитейших в Европе».

Анатолий Ромов, редактор газеты «Новое русское слово», США:

«Мы, хорошо знавшие Вадима, хотим передать Ире: Ира, мы все помним. <…> Не стало Вадима Козового — одного из тончайших, я бы даже сказал, самого изысканного и тонкого из русских критиков и литературоведов новой волны».