– Я? Я предложила? – пробормотала горничная, думая о том, что единственное, к чему теперь стремится судья, – это обелить репутацию своей любовницы.
– Извольте изъясняться членораздельно, у меня мало времени!
– Зачем мне приходить на суд? Прислуге никто не верит. Господа – другое дело, они всегда говорят правду! Особенно такие благонравные, как моя хозяйка…
Намек был ясен, но это не делало его менее отвратительным. Альфред сумел сохранить выдержку. Он глубоко вдохнул и продолжил:
– Мадемуазель, я пригласил вас, чтобы прояснить цепочку событий, повлекших за собой арест Анжелины де Беснак и ее служанки. Сопутствующие детали меня не интересуют. В ваших интересах говорить только правду. К вашему сведению, я способен судить о деле беспристрастно, невзирая на природу моих отношений с мадам Лезаж!
Он отразил атаку, расставив точки над «и» без ложного смущения и лицемерия. Николь закусила нижнюю губу. Леонора сообщила ей, что в скором времени разведется и снова выйдет замуж.
– Мадам искала любой способ навредить повитухе Лубе, которой до смерти завидовала! Я только помогла ей советом и утешением, потому что мадам была очень несчастна! Я пожалела ее, господин судья! Мы были подругами.
– Почему «были»?
– Теперь мадам со мной почти не разговаривает и все время сердится! Упрекает меня, что это я толкнула ее на такую низость. Низость! Да, так она и сказала.
– Это правда, мадемуазель Гоно?
– В то время мне так не казалось. Мы часто разговаривали, она жаловалась на мужа, на его жестокосердие, и обвиняла во всех своих несчастьях повитуху. Я поддерживала ее как могла, говорила, что она права, желая отомстить.
Альфред Пенсон посмотрел в окно. Вид гигантских платанов, окружавших здание суда, действовал на него умиротворяющее. Лучи утреннего солнца играли на крупных нежно-зеленых листьях. По веткам прыгали синички. Он представил, как увезет Леонору к своим родителям в Жер. Они будут плавать на лодке по реке, устраивать пикники под сенью ив… Их супружеская жизнь будет простой и беззаботной, никто не будет лгать и тихо ненавидеть друг друга, как это вошло в обычай в семействе Лезажей. То, что в этом доме царит нездоровая атмосфера, он почувствовал еще во время первых своих визитов в поместье.
– Отомстить! – повторил он. – Присяжным часто приходится судить ищущих отмщения, да и преступления, совершенные на почве ревности, увы, не редкость. Вернемся к нашему делу! Вернемся к сведениям, которые вы предоставили во время предыдущей беседы, на которую я, из уважения к вашей госпоже, не пригласил своего секретаря. Сегодня вы расскажете все заново, но на этот раз все это будет зафиксировано на бумаге, поэтому я прошу вас подробно изложить факты.
– Я должна сказать, что подслушала исповедь повитухи в церкви и что о той девушке из Лора я соврала?
– Это не делает вам чести, мадемуазель, но вы правильно поняли: надо рассказать правду. Хотя даже ваше признание не сделает меньшим вред, причиненный лживой статьей, опубликованной в понедельник на первой странице газеты!
– Я не имею к этому отношения.
– Знаю! Мне известно, кто за это в ответе, – сказал судья Пенсон.
Он рассказал о деле повитухи своему другу-журналисту, полагая, что действует во благо, как истинный поборник заповедей Церкви и законности.
Мрачный как туча, он взял со стола медный колокольчик и вызвал своего секретаря. Николь, кусая губы, сказала себе, что ничего не потеряет, если расскажет, как все было, со всеми подробностями. После суда над повитухой Лубе она уедет из департамента, это решено! За время службы в доме Лезажей она разжилась ворохом красивых платьев, шкатулкой безделушек и безграничным презрением к представителям высшего общества.
По прошествии двух часов в кабинет Альфреда Пенсона вошел мужчина лет тридцати в элегантном, не без экстравагантности, костюме. Он поприветствовал судью легким кивком.
– Вы – мсье Жозеф де Беснак?
– А кем я еще, по-вашему, могу быть? Ваш секретарь меня представил.
– Разумеется… – растерялся судья.
Мужчины обменялись взглядами, отдавая себе отчет в сложности создавшейся ситуации. Один из них бросил в тюрьму супругу другого, и этому другому приходилось делать над собой усилие и быть вежливым, чтобы не испортить дело.
– Я вас слушаю, мсье Пенсон, – сказал Луиджи. Вечер, проведенный в обществе Жана Бонзона, вернул ему душевное равновесие.
Этот горец, мятежный духом вольнодумец, казалось, был послан ему самими Небесами. Одним только своим присутствием он внушал зятю оптимизм. Пока Луиджи ездил повидаться с Анжелиной, Жан вооружился щеткой на длинной ручке и ведром и как следует отчистил ворота. За это время он успел также убрать стекла с пола диспансера, поставить на плиту сковороду с картошкой и вынести на улицу, под сливу, небольшой обеденный столик. Мужчины поужинали вдвоем за бутылкой доброго вина, и к концу вечера Луиджи казалось проще простого освободить свою жену и Розетту из тюрьмы и увезти их в Испанию.
– Мсье де Беснак! – повысил голос судья. – Это я вас слушаю, а никак не наоборот!
– Простите, я задумался. Что касается вашего замечания, позволю себе не согласиться. Насколько мне известно, я вас в суд повесткой не вызывал. Поэтому я весь внимание!
Дерзость и напор этого человека произвели на Альфреда Пенсона впечатление. Словно зачарованный, он смотрел на золотое кольцо, блестевшее у посетителя на безымянном пальце левой руки.
– Что ж… Скажем так: я хочу услышать вашу версию случившегося.
– Я изложу ее с удовольствием, но пусть мои взгляды вас не шокируют. Я не безбожник, но и истинным верующим меня не назовешь. Я научился самостоятельно судить о том, что хорошо и что плохо, хотя, не стану отрицать, прочитанные мною труды философов мне в этом помогают. Трагическая история Розетты, которая, как многие скажут, словно сошла со страниц бульварного романа, по моему мнению, могла бы заинтересовать такого масштабного писателя, как Эмиль Золя. Нужда и алкоголизм толкают людей на страшные вещи… Когда Анжелина после долгих колебаний рассказала мне о Розетте, я тоже не сразу поверил, что так бывает в жизни. Но это была правда во всем своем уродстве. С тех пор я восхищаюсь Розеттой, сумевшей выстоять, несмотря на все то, что ей довелось стерпеть и увидеть, – к примеру, полуразложившийся труп своей замученной старшей сестры Валентины. И я твердо уверен, господин судья, что виновник в этом деле всего один – это отец девушки. Я знаю, что моя жена подробно изложила вам эту печальную историю. В этой связи напрашивается еще одно сравнение. Иногда перед повитухой встает выбор, кого спасать – мать или дитя, причем, заметьте, во имя Всеблагого Господа. Как вы знаете, решение в подобных случаях принимает отец. Я рос в приюте при мужском монастыре, поэтому святых текстов прочитал на две жизни вперед. Так вот, в подобных случаях Господь настоятельно рекомендует спасти дитя и пожертвовать жизнью матери. Трудный выбор! Вот и нам с Анжелиной пришлось сделать выбор, мучительный выбор. Либо мы спасаем Розетту, избавляя ее от последствий инцеста, либо оставим ее на произвол судьбы, заставив родить этого ребенка. В любом случае, господин судья, и мать и дитя умерли бы. Мы не сомневались в том, что наша протеже умертвит себя еще до родов.