– Поплачьте, Виктория! – мрачно велел он. – Ради всех святых, поплачьте.
Ее плечи тряслись, когда он шептал:
– Выплачьте свое горе, дитя мое. – Он ласково похлопал ее по спине своей широкой ладонью. – Если вы будете носить это в себе, то не выдержите.
Виктория научилась хоть как-то переносить напрасные обвинения, злость и враждебность; но перенести доброты и участия она не смогла. Слезы градом покатились по ее щекам, и все ее тело сотрясли рыдания. Она была как в тумане, когда капитан Фаррел уговорил ее присесть рядом с ним на диван напротив очага и когда начала рассказывать ему о гибели родителей и событиях, приведших к хладнокровному предложению Джейсона.
Уткнувшись носом в его широкое плечо, она рассказывала об их отношениях с Джейсоном и о том, почему дала согласие выйти за него. А когда окончила рассказ, почувствовала себя так легко, как ни разу не чувствовала за последние несколько недель.
– Итак, – обаятельно улыбнулся он, – несмотря на его столь мало имеющее общего с любовью предложение и несмотря на то что фактически вы ничего не знали о нем, вы решили, что он действительно нуждается в вас?
Виктория задумчиво вытерла слезы и робко кивнула.
– Очевидно, я заблуждалась, но иногда он казался таким одиноким. Особенно когда я смотрела на него, окруженного людьми – чаще женщинами, – у меня возникало странное ощущение, что он чувствует себя таким же одиноким и потерянным, как и я. И потом, дядя Чарльз тоже говорил, что я нужна ему. Но мы оба ошибались: Джейсону просто нужен сын, и ничего более. Он не нуждается во мне и не хочет меня.
– Нет, – мягко заметил капитан Фаррел. – Джейсону была нужна именно такая женщина, как вы, с самого дня рождения. Вы нужны ему, чтобы залечить глубокие душевные раны, научить любить и взамен получить любовь. Если бы вы знали о нем побольше, то поняли, почему я так говорю. – Поднявшись с дивана, капитан прошел к маленькому столику и взял бутылку. Разлив содержимое в два стакана, он протянул один ей.
– Может, вы расскажете мне о нем? – попросила Виктория, когда он подошел к камину и встал рядом, поглядывая на нее.
– Ладно.
Виктория посмотрела на виски, которое он вручил ей, и собралась поставить стакан обратно на столик.
– Если хотите послушать о Джейсоне, советую сначала выпить, – угрюмо заметил капитан. – Это сейчас необходимо.
Виктория отпила капельку алкоголя, а могучий ирландец поднял свой стакан и разом проглотил половину содержимого, как если бы также крайне нуждался в этом.
– Я собираюсь рассказать вам о Джейсоне то, что знаю я один. Это такие вещи, которые он скрывает от всех, в противном случае он бы и сам все рассказал. Говоря это, я предаю его, а до сего момента я был одним из немногих близких ему людей, которые никогда его не предавали. Виктория, он для меня как сын, поэтому мне больно делать это, но я считаю крайне необходимым, чтобы вы могли понять его.
Виктория медленно покачала головой.
– Возможно, вы не должны мне ничего рассказывать, капитан. Мы с лордом Филдингом постоянно не в ладах, и мне не хотелось бы, чтобы вы причинили ему боль своим рассказом о нем.
Тень улыбки промелькнула на грустном лице капитана.
– Если бы я хоть на минуту мог предположить, что вы используете то, что узнаете, против него, то не сказал бы ни слова. Но вы не сделаете этого. В вас есть добрая сила, сострадание и понимание, в чем я лично убедился накануне, когда наблюдал, как вы общаетесь с деревенским людом. Видел, как вы смеетесь вместе с ними, как они перестают чувствовать неловкость, и тогда решил, что вы чудесная девушка и отличная жена для Джейсона. Я и теперь убежден в этом.
Глубоко вздохнув, он начал рассказ:
– В первый раз мы встретились в Дели. Это было много лет назад. Я работал там у богатого купца по имени Напал, который отправлял свои товары морем в разные страны. Помимо товаров, он владел четырьмя судами, на которых перевозили его грузы. Я был старшим помощником на одном из них.
Как-то в течение шести месяцев я занимался очень прибыльными перевозками, и когда мы возвратились в порт, Напал пригласил нас с капитаном к себе на небольшое торжество.
В Индии всегда жарко, но в тот день, казалось, было еще жарче, чем обычно, наверное, потому, что я заблудился в паутине улочек, и когда наконец выбрался оттуда, оказался на убогой маленькой площади, забитой грязными, оборванными индийцами – там повсюду такая нищета, что трудно представить. Я осмотрелся вокруг, теряя всякую надежду обнаружить кого-нибудь, с кем можно переговорить на английском или французском языке, чтобы найти дорогу.
На другом конце площади я увидел небольшую кучку людей, которые наблюдали за чем-то – за чем именно, мне было трудно разглядеть, – и я двинулся к ним. Они стояли возле здания и глазели. Я было повернул назад, но увидел, что снаружи здания прибит неотесанный деревянный крест. Полагая, что это церковь и что там я смогу найти кого-нибудь, кто говорит на моем родном языке, я протолкался через толпу и вошел внутрь, раздвигая локтями сотню оборванных индийцев. Откуда-то доносились дикие вопли женщины, кричавшей на английском языке о похоти и мести Всевышнего.
Наконец я пробрался туда, откуда мне все было видно. Там, на деревянном возвышении, стояла эта женщина с маленьким мальчиком. Она указывала на мальчика и вопила, что он – сам дьявол, что он семя похоти и дьявольское отродье, а потом толчком заставила ребенка поднять голову, и я увидел его лицо.
Я остолбенел, когда понял, что он не индиец, а белый. Женщина кричала всем, чтобы люди посмотрели на дьявола и на то, как Господь его наказывает; затем она повернула мальчика спиной к людям, чтобы они увидели «месть Бога». Когда я увидел спину мальчугана, то испугался, что меня вырвет.
Капитан Фаррел шумно сглотнул.
– Виктория, спина мальчика представляла собой один сплошной черно-фиолетовый синяк и была покрыта шрамами от прежних многократных избиений. Судя по всему, она только за минуту до этого прекратила бить его на глазах собравшихся – индийцы к такому привыкли.
Когда он продолжил рассказ, у него исказилось лицо.
– Пока я стоял там, потерявшая рассудок ведьма, визжа, требовала, чтобы мальчик встал на колени и просил у Господа прощения. Он молча смотрел ей прямо в глаза, но не сдвинулся с места, и тогда она нанесла ему удар хлыстом по плечам с такой силой, что и взрослый упал бы. Ребенок опустился на колени. «Молись, дьявол!» – визжала она и снова била его. Он ничего не говорил, а лишь смотрел прямо перед собой; вот тогда я и увидел его глаза.., они были сухими. В них не было ни слезинки. Но в них была боль – Бог ты мой, какая в них была боль!