Да, улица Гамелен стала его последней обителью, где была только работа, одна беспрерывная работа, часто на холоде, как в погребе. И этим он убил себя.
XXVIII
КВАРТЕТ ПУЛЕ У НАС ДОМА
Но в этой более скромной обстановке на улице Гамелен г-н Пруст решил сделать для себя последний подарок, или, вернее говоря, воздать должное своему труду. Чтобы возникла подобная идея, надо было обладать характером настоящего аристократа и столь свойственной ему настойчивостью в достижении своей цели.
Такое желание зародилось у него уже давно и было связано как с одним поразившим его музыкальным произведением, так и с теми инструменталистами, которых он считал способными на почти идеальное исполнение. Речь идет о квартете Сезара Франка и музыкантах, составляющих квартет Пуле.
Г-н Пруст унаследовал от своей матери необыкновенную любовь к музыке, и у него сохранялись все ее тетради с партитурами. Во времена «камелии» он часто бывал на концертах, да и вообще его интересы распространялись на все искусства. Он рассказывал мне о средневековых соборах, о Вермеере или Ренуаре и Дега, которых он больше всех любил среди новых художников. Говорил он и о «Русских Сезонах» Дягилева, упоминал имена Дебюсси, Форе и даже Равеля. Читавшие его романы понимают то значение, которое он придавал одному своему персонажу, композитору Винтейлю, со смешанными чертами музыкантов прошлого и настоящего: Бетховена, Моцарта, Франка и даже тех, с кем он был знаком, — Форе и Винсента д'Инди.
А что касается квартета Пуле, то я уже говорила, как он восхищался им на концерте Форе, и как ему хотелось познакомиться с этими музыкантами, особенно с виолончелистом Массисом, произведшим на него сильное впечатление.
После того как я носила Массису письмо в разгар войны и посреди глубокой ночи, он несколько раз (может быть, три) приходил к нам на бульвар Османн поговорить о музыке. Г-ну Прусту, несомненно, хотелось все это записать, чтобы использовать для своего Винтейля. Я прекрасно помню, как этот молодой виолончелист в солдатской форме позвонил нам в дверь. Это было в конце войны. Г-н Пруст спросил у него:
— А вы не хотите есть? И, повернувшись ко мне:
— Селеста, может быть, поджарить ему картофеля?
Я приготовила картофель, и он съел его, запивая не то сидром, не то шампанским, уже не помню. Но тогда он всегда приходил один. Кроме него и его коллег, да еще Рейнальдо Ана, я никогда не видела у г-на Пруста никаких других музыкантов, не считая того вечера, о котором хочу теперь рассказать. В мое время такое событие было во всех отношениях уникальным. Говорили, будто в начале 1914 года г-н Пруст «собрал» на бульваре Османн квартет Капе. Могу засвидетельствовать, что это неправда, такое тогда никак не могло произойти. Я бы очень удивилась, случись это раньше, ведь г-н Пруст непременно рассказал бы мне, хотя бы в связи с квартетом Пуле.
Уже на улице Гамелен ему захотелось еще раз послушать квартет Сезара Франка, произведший на него яркое впечатление еще в 90-х годах.
Возможно, что такое желание возникло у него во время работы над «Пленницей», где вновь появляется музыка Винтейля. Но я не могу утверждать этого, потому что он то отходил, то возвращался к этой теме. Однако совпадение сразу бросается в глаза.
Во всяком случае, ему потребовалось некоторое время для того, чтобы созреть. Он говорил мне, что самым простым было бы пригласить к себе квартет Пуле и, думаю, поделился этим замыслом с Массисом, то ли пригласив его, или, быть может, написал письмо.
Г-н Пруст колебался и, наконец, сказал мне:
— Селеста, мне все-таки надо решиться и спросить у г-на Пуле, не может ли он приехать к нам со своим квартетом. Я напишу ему, и пусть Одилон отвезет письмо.
Письмо было доставлено, и Гастон Пуле в принципе согласился. Но совершилось это далеко не сразу. Надо было позаботиться о том, чтобы все прошло безупречно. По просьбе г-на Пруста от квартета приезжал виолончелист Луи Рюссен, и они совещались. Потом как-то поздно вечером Одилон возил самого г-на Пруста к Гастону Пуле даже без предупреждения, но возвратился он совершенно очарованный:
— Г-н Пуле уже лег спать и открыл мне, одетый в пижаму. Мы обменялись извинениями. Он был очень любезен, и я договорился с ним о дне. Придется потратить много денег, Селеста, но многие заплатили бы еще больше, значительно больше, чтобы только послушать это гениальное произведение и этих великих музыкантов. Я хотел пригласить еще кое-кого, но тогда мне пришлось бы заниматься гостями, а не слушать, или, во всяком случае, вполуха. И раз уж все это нужно для меня, пусть лучше никого не будет.
Затем последовали указания касательно приготовлений.
Здесь следует разъяснить еще одну вещь. Почему-то считалось, что г-н Пруст приглашал квартет Пуле несколько раз. Это совсем не так. Было всего лишь одно-единственное исполнение. Кроме того, говорили, будто все происходило на бульваре Османн, прямо в комнате г-на Пруста. И это тоже выдумка, как и все подобные фантазии, которые я по мере сил стараюсь исправлять. Не знаю уж, кто именно постарался в этом случае. Может быть, все перепутал Массис, приходивший к нам раньше на бульвар Османн. Во всяком случае, я категорически заявляю: этот музыкальный вечер был в 1920 году на улице Гамелен и отнюдь не в комнате г-на Пруста. Кроме того, повторю еще раз, он так и остался единственным...
Я не только помню весь интерьер, ведь именно мне пришлось заниматься всеми приготовлениями, а указания г-на Пруста отличались такой скрупулезностью, что не могло быть и речи о какой-либо путанице. Я и до сих пор слышу его голос:
— Дорогая Селеста, позаботьтесь, чтобы в гостиной было все как следует приготовлено. И, главным образом, не забудьте закрыть камин. Г-н Пуле очень настаивал на этом. Как он сказал, звук должен концентрироваться во избежание излишних потерь.
Помню, как я расставляла стулья и перетащила в гостиную из соседнего будуара большое кресло, обитое каштановым бархатом, на котором он мог бы вытянуться во время концерта. Места самих музыкантов располагались точно по центру комнаты. Нет, я никак не могла ошибиться.
Сочинили еще и целую драму, будто бы г-н Пруст ездил на такси Одилона поднимать в полночь и без предупреждения музыкантов, несмотря на все их протесты. Это полная бессмыслица, время было оговорено заранее, и все приготовлено, в том числе и такси для них.
Но легенда пошла еще дальше — оказывается, г-н Пруст сидел в такси, укутавшись почти до макушки периной, а в ногах у него стояла супница с горячим пюре! Просто невообразимо, как только можно печатать подобный вздор. Во-первых, наша единственная перина была вынута из стенного шкафа уже перед самой смертью г-на Пруста. Для такси он надевал только свое пальто на меху и никогда не брал с собой даже плед. Ну, а супница с горячим пюре — это просто смехотворная выдумка. Он в жизни не ел пюре. Я уже упоминала, что делала пюре для Одилона, но чтобы он брал его с собой в такси!..
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});