Читать интересную книгу История российского мусульманства. Беседы о Северном исламе - Равиль Бухараев

Такое положение дел, в котором взаимовыручка играла важную роль, сохранялось в течение почти двухсот лет, несмотря на то, что со времен Андрея Боголюбского отношения между Волжской Булгарией и Владимиро-Суздальской Русью все чаще омрачались экономическими и военными трениями. Мы уже знаем о походе булгар на Муром в 1088 году, вызванном, как пишут В. Н. Татищев и Н. В. Карамзин, необходимостью унять разбойничавших на Волге ушкуйников.

Строго говоря, Муром и муромская земля не были еще в то время русскими, то есть, славянскими землями: жившие там финно-угорские мордовские племена платили русским князьям дань, и только в самом Муроме находилась княжеская дружина, обеспечивающая собирание этой дани[310]. Таким образом, муромская земля была в течение двухсот лет спорной территорией между Русью и Волжской Булгарией, хотя в XI веке эти споры еще решались мирными договоренностями. Но в XII веке русские князья предприняли целую серию походов в собственно Волжскую Булгарию, которые, казалось бы, должны были полностью испортить отношения между этой страной и Русью, сведя их к исключительно военному противостоянию. Составленная в XVI веке и впервые изданная в 1784 году Типографская летопись упоминает об осаде булгарами Суздаля в 1107 году и Ярославля в 1152 году, о чем не упоминают другие летописи. Русская сторона не оставалась безучастной к разделу экономического и политического влияния на северо-востоке, и с XII века начинается систематическое наступление Руси на Волжскую Булгарию и ее торговые интересы на Волге. Лаврентьевская летопись повествует, что усиление давления на булгар началось с похода Юрия Долгорукого в 1120 году:

«Ярослав ходи на Половци за Дон и не обрет их воротися опять и Георги брат его ходи на Болгары и взя полон мног и полк их победи[311]».

Сын Юрия Долгорукого Андрей Боголюбский в 1164 году с еще большим усердием продолжил это дело отца, причем к военному рвению в деятельности этого князя прибавилось и чисто религиозное рвение:

«В то же лето иде князь Андреи на Болгары с сыном своим Изяславом и с братом своим Ярославом и с Муромьскым князем Гюргем и поможе им Бог и Святая Богородица, самех искоша множество, а стягы их поимаша и одва в мале дружине утече князь Болгарскыи до Великого города. Князь же Ондреи воротися с победою, видев поганые Болгары избиты, и шедше взяша славный град их Бряхимов, а переди городы их пожгоша[312]».

Н. М. Карамзин пишет об этом происшествии со свойственным его замечательной «Истории» высоким отношением к вполне земным событиям:

«Давно Россияне, притупляя мечи в гибельном междоусобии, не имели никакой знаменитой рати внешней: Андрей, несколько лет наслаждавшись мирным спокойствием, вспомнил наконец воинскую славу юных лет своих и выступил в поле, соединясь с дружиною Князя Муромского, Юрия Ярославича. Оскорбленный соседственными Болгарами, он разбил их войско многочисленное, взял знамена и прогнал Князя. Возвратясь с конницею на место битвы, где пехота Владимирская стояла вокруг Греческого образа Богоматери, привезенного из Вышегорода, Андрей пал пред святою иконою, слезами изъявил благодарность Небу и, желая сохранить память сей важной победы, уставил особенный праздник, доныне торжествуемый нашею Церковию. Россияне завладели на Каме славным Болгарским городом Бряхимовом и несколько других городов обратили в пепел».

Не удовлетворясь учиненным запустением, в 1172 году Андрей Боголюбский посылает сына Мстислава в новый, зимний поход на Волжскую Булгарию, когда суздальские войска

«въехаша в поганые без вести, взяша сел шесть, а семой город, мужи исекоша, а жены и дети поима».

Нападение был внезапное и быстрое, и русским войскам с полоном едва удалось уйти от булгарской погони. Н. М. Карамзин не уверен, было ли это нападение обычным набегом или продолжением далеко идущей политики:

«В то время Андрей имел опять войну с Болгарами, желая ли отмстить им за какие обиды или обогатиться добычею в стране торговой. Рязанцы и муромцы соединились с его сыном, Мстиславом, на устье Оки и зимою пришли к берегам Камы, но в малом числе: ибо люди отбывали от зимнего похода, трудного в местах, большею частию ненаселенных, где лежат глубокие снега и часто свирепствуют метели. Главный воевода Андреев, Борис Жидиславич, взяв шесть Болгарских деревень и седьмый городок, умертвив жителей, пленив жен и детей, советовал Князьям идти назад. 6000 Болгаров гнались за ними и едва не настигли Мстислава близ границы, верстах в 20 от устья Оки».

В 1184 году на Волжскую Булгарию напал владимирский князь Всеволод Большое Гнездо, осадивший Великий город, Биляр; он же повторил свою булгарскую компанию в 1186 году, когда «взяша селы многы и възвратишася с полоном (многим)». Под 1205 годом Никоновская летопись говорит о ладейном походе Всеволода Волгой на булгарский город Хомол, под которым некоторые исследователи понимают древнейшую Казань:

«и много полона взяша, а других изсекоша, и учяны многие разбиша, и товар мног взяша, и тако возвратишася во своаси».

Под 1218 годом Лаврентьевская летопись пишет о взятии волжскими булгарами города Устюг, а под 1220 годом – о сожжении русскими под водительством Святослава Всеволодовича, брата ростовско-владимирского князя Юрия Всеволодовича – третьего по величине и важности города Волжской Булгарии Ошеля. Между тем, когда в 1229 году, как пишет Никоновская летопись,

«глад бысть по всей земле, простреся по три лета, и купляху хлеб по две куны, а кад ржи по четыре гривны новгородцкиа, а пшеницы по пять гривен новгородцких, а пшена по семи гривен новгородцких, и помре множество людей»,

булгары вновь пошли на помощь голодающим, и, как пишет В. Н. Татищев:

«Болгары возили жита по Волге и Оке во все грады русские, и продавали, и тем великую помощь сделали. Князь же Болгарский прислал великому князю Юрию (сыну Всеволода, взявшему и сжегшему Ошель) 30 насадов с житами, которые великий князь принял с благодарением, а к нему послал сукна, парчи с золотом и серебром, кости рыбьи и другие изящные вещи[313]».

Этот обмен, по всей видимости, последовал уже после соглашения о мире, к которому неоднократно призывали волжские булгары еще со времен взятия Ошеля в 1220 (19) году. Наконец, Никоновская летопись отмечает, что в 1229 году:

«Болгаре, глаголемы казанцы, прислаша к великому князю Юрью Всеволодовичю о миру; бе бо перемирье промежи них на шесть лет, а люди плененыа быша в обеих странах. И тако умиришася, и по вере обои каждо своей утвердишася, и плененыа люди разпустиша: князь велики отпусти к ним измаилтян их, а они отпустиша к великому князю христиан[314]».

Интересно, однако, что в Лаврентьевской летописи 1229 год отмечен не заключением мира, но рассказом о мученичестве некоего, причем не русского, а «иного языка» купца-христианина в Биляре, о котором говорится, что булгары долго уговаривали его отречься от христианства и принять ислам, и, не добившись своего, казнили:

«Он же не покорися, но вся оставив изволи паче умереть за Христа усечен бысть месяца априля в первыи день. Его же Русь христиане вземше тело, положиша во гробе, идеже вси христиане лежат и створи Божья милость вскоре за кровь его погоре у него болшая половина города Великаго, а потом оставшаяся часть загарашеся огнем дваждыи и триждыи такоже и бысть вомьного дни. Мало остася города, а все погоре, и товаре погоре множство бещислено за кровь мученика Христова[315]».

Эта история все же вызывает сомнения с точки зрения, если не своей достоверности, то своей религиозной подоплеки. За всю историю Волжской Булгарии это единственное упоминание о том, что северные мусульмане казнили кого-то за отказ обратиться в ислам. Неизвестно, за какую именно провинность был на деле казнен означенный купец, если такая казнь вообще имела место. Однако, ясно, что в обстоятельствах многолетней войны с Волжской Булгарией мусульмане должны были изображаться врагами не только экономическими, но и религиозными, способными на убийство иноверца, о чем мы подробнее поговорим в следующей главе.

Как бы то ни было, в том же летописном сообщении говорится о существовании в Великом городе особой русской христианской общины со своим кладбищем. Могла ли она существовать, если бы в 1229 году в Волжской Булгарии вдруг ни с того ни с сего развилась чуждая исламу религиозная нетерпимость к христианам, да к тому же не русским, с которыми булгары были тогда во вражде, а «иного языка»? Как сопоставить эту якобы вдруг возникшую нетерпимость к христианству в 1229 году, если булгарские мастера каменщики участвовали в возведении церквей на Руси, поскольку, как пишет В. Н. Татищев:

«Князь Святослав Гавриил Всеволодич… разруша прежднюю ветхую построенную в Юриеве дедом его (Юрием Долгоруким) церковь, построил новую вельми дивную разным камением. Мастер был Болгарский[316]».