девушек в цвету», столь же новое и в то же время оторванное от нас самих Жаком Деррида, который делает его собственным, а теперь – нашим. Оно будет нашим все больше и больше, а его – все меньше и меньше… Первая фраза единственна. Она
совершенно единична. Но прочитаем тихонько, с тем же по возможности неслышимым весельем, как у Деррида, просто, руководствуясь игрой слов, и тогда полный смысл фразы тихо тронется и вынесет ее к следующей. Обычный грубый динамизм, который ведет от одной фразы к следующей, похоже, замещается у Деррида тончайшим притяжением, которое обнаруживается не в словах, а под ними, почти что под страницей[607].
По Жене, речь идет, следовательно, о том, чтобы «читать потихоньку. Тихонько смеяться над неожиданным вступлением слов. Принимать сначала то, что грациозно предлагается нам, поэзию. Потом нам будет в качестве награды подан смысл, запросто, как в саду». Эта дань уважения со стороны писателя, которым Деррида восхищается, как немногими другими, не могла его не тронуть.
Ролан Барт тоже написал свой текст в форме короткого письма Жану Риста, отметив при этом, что не может «в полной мере поучаствовать» в номере. Нехватка времени, вероятно, не единственная причина. Барт, очень близкий к Соллерсу, оказался в этот период, когда от каждого требуется занять чью-то сторону, в весьма сложном положении. Тем не менее в этих нескольких написанных им строках восхищение и признание выражены ясно и в полную силу:
Я принадлежу к другому по сравнению с Деррида и, возможно, его читателями поколению, поэтому произведения Деррида застали меня посреди жизни, посреди работы; семиологический проект уже сложился во мне к этому времени и частично был выполнен, но ему грозило так и остаться взаперти, где его удерживали чары фантазма научности. Деррида стал одним из тех, кто помог мне понять, какова ставка (философская и идеологическая) моей собственной работы: он лишил структуру равновесия, он открыл знак: для нас он тот, кто сорвал цепь с крюка. Его работы о литературе (об Арто, о Малларме, Батае) оказались решающими, то есть, я хочу сказать, необратимыми. Мы обязаны ему новыми словами, активными словами (и в этом его письмо является сильным и поэтичным), а также непрерывным разрушением нашего интеллектуального комфорта (того состояния, в котором мы ободряемся тем, о чем думаем). Наконец, в его работе есть что-то недоговоренное, и это притягивает: его одиночество возникает из того, что он собирается сказать[608].
Деррида этот текст особенно трогает. Через несколько дней он благодарит своего «дорогого друга» за его «величественную и щедрую увертюру» и пользуется этим случаем, чтобы впервые открыто сказать, насколько его творчество было для него важным:
Еще до того, как я начал писать, оно уже было постоянно со мной, помогая мне как незаменимый критический источник, но также как один из этих заговорщицких взглядов, строгость которого никогда не ограничивает, а, напротив, позволяет и заставляет писать. И эта связь, которая образовалась, конечно, также из того одиночества, о котором вы говорите, для меня в этой работе является столь близкой, тайной, потаенной, что она никогда не становится предметом речи[609].
Морис Бланшо, как говорит сам Деррида, – единственный, с кем у него могли бы быть схожие отношения «близости, признания и сообщничества» и которому он мог бы сказать это «столь же открыто и доверительно». Этот комплимент Деррида далеко не формален. Несмотря на трудности, вызванные разрывом с Tel Quel, с обеих сторон возобладают дружба и уважение, пусть даже Барт с Деррида будут встречаться лишь изредка. Вскоре после трагической кончины автора Camera lucida Деррида напишет превосходный текст «Смерти Ролана Барта»[610].
С точки зрения Соллерса и участников Tel Quel, контакт с Жаном Риста, а также с Арагоном представляется объявлением войны. 30 апреля выходит второй номер «Бюллетеня движения июня 1971 года», небольшого самодельного издания Марслена Плейне. В этой брошюре, которая открывается и закрывается стихотворением Мао Цзэдуна, Деррида становится мишенью два раза. Заголовок первого текста станет впоследствии широко известным: О mage à Derrida[611]. Да и вся статья в целом со всеми ее неловкими конструкциями достойна войти в анналы:
Специальный номер Lettresfrançaises против леваков и «хулигана» Оверне? Нет, специальный номер за философа Жака Деррида. Так, может, арагоновская газетенка – просто политическая губка? Философия, как хорошо известно, не имеет ничего общего с политикой, если только, разумеется, эзотерика не составляет отныне части идеологического арсенала кпфр [лс[612]]. И как сомневаться в этом, когда Жан Риста, духовный сын (нить) Арагона – Кардена, меняет курс… В этом номере немало парадоксов, но заценим вот какой: книга Деррида «Диссеминация», служащая предлогом для этого события интеллектуалов, выносящих вотум доверия политике кпфр, своим названием обязана эссе на сто страниц (треть книги), посвященному Деррида роману Филиппа Соллерса «Числа». Нужно ли говорить, что в этом номере Lettres françaises невозможно обнаружить практически никаких следов работы Соллерса, ни даже работы Деррида о Соллерсе[613].
Вторая статья, подписанная Фронтом идеологической борьбы, называется «Деррида, или Желтая антиопасность». Атака на этот раз одновременно грубая и путаная. В конце концов, автор «Письма и различия» долгое время оставался одним из столпов Tel Quel:
29 марта – Lettresfrançaises – В честь Деррида…Ревизионизм восхищается текстами философа-идеалиста Деррида, опубликованными более двух лет назад. Эклектичный бред. Сборная солянка интеллектуалов-ревизионистов (тусовщица баке-клеман и марксист Жан Жене). Определенно, как только заходит речь о революционном Китае, все проясняется. Деррида – определенный этап в истории авангарда, философ, который состоит лишь из позорного отказа от любой философской борьбы, принявшего форму ревизионизма. Но это умный идеализм, который в тысячу раз лучше глупого материализма. Деррида, завершенный и преодоленный сегодня авангардом в научной теории идеологий. Ревизионизм, загнанный в угол и возносящий до небес свои пустяки. Делишки-интрижки: ревизионизм живет исключительно эксплуатацией прошлых достижений того самого авангарда, который он обличает[614].
Участие Барта в этом номере Lettres françaises, разумеется, обойдено молчанием.
На похоронах Пьера Оверне Бернар Потра столкнулся с Мишелем Фуко, который спросил его: «Ну, чем вы там занимаетесь? Все той же философией каракулей?»[615] Мишенью для выпада стал не только Потра, но и, очевидно, Деррида, которого Фуко недавно дважды раскритиковал. Эта полемика, развертывавшаяся ровно в то же время, хотя и на совершенно другом уровне, что и разрыв с Tel Quel, станет одной из самых известных в истории современной философии.
Все началось в Японии несколько месяцев назад, когда редактор