„Позициям“», в котором он бы дал ответ «не
Tel Quel, а на вопрос о [своем] политическом отношении к Китаю и культурной революции, а также (или) [своем] интересе к ним», дабы покончить с «двусмысленностью». Как и многие другие интеллектуалы этого времени, Клеман все больше сближается с радикальными позициями. Но он пытается сохранить связи с философией, во всяком случае с философией Деррида, по которой он уже много лет ведет семинар в университете Лувена. «Наша фантазия состояла в том, что деконструкция метафизики должна выйти на культурную революцию, – вспоминает сегодня Эрик Клеман. – Нам хотелось, чтобы Деррида переступил порог, что сами мы уже сделали»[602].
Хотя Деррида очень раздражен таким подходом, он ответит Клеману и объяснится по событиям последних месяцев, чего потом уже никогда делать не будет. Он, однако, отмечает, что письмо Клемана прочитал без удовольствия, чувствуя в нем своего рода «принуждение» или, во всяком случае, «настоятельную просьбу предоставить отчет и гарантии», на которую он не имеет ни малейшего желания отвечать.
В теоретическом или политическом споре я, когда нужно определиться, всегда пытаюсь не уступать понуждению или запугиванию, возможному или действительному. Это сложно, и это не всегда получается, но стараться действовать именно так – вот правило, теоретическое и политическое, которого я до сего момента придерживался. Мой разрыв с Tel Quel имеет еще и это значение, хотя и не только[603].
Поэтому только «по дружбе» и исключая всякую возможность публикации в «TXT» Деррида соглашается ответить Клеману. В своем ответе он, впрочем, разбирает каждый пункт отдельно. Сначала о коммунистической партии: «То, что сегодня меня желают представить – кому и насколько убедительно, спрашиваю я себя, – союзником или даже членом КП, враждебным Китаю (!!!), – вот факт, над которым я, если не пускаться в подробности, могу разве что посмеяться». Он заявляет, что касательно Китая у него нет никаких принципиальных возражений – своему собеседнику он уступает здесь даже больше, чем во всех опубликованных текстах:
В историко-теоретическом плане и в области, которая является для нас общей, я не думаю, что был последним (литота), говорившим об этом… В наиболее актуальном политическом плане тоже не имею ничего против. Тем не менее между этим очевидным фактом (необходимостью позитивного упоминания культурной революции) и всеми выводами, которые из нее надо извлечь… пролегает пространство строгого и сложного анализа: я его не провел, но я не видел, чтобы его выполнил кто-то другой, причем, возможно, по причинам, которые тоже можно анализировать. Во всяком случае, я считаю важным придерживаться максимально трезвой и критической позиции по отношению к тому, что нам хотели бы предложить под этим наименованием.
Что касается этих упомянутых Клеманом в конце своего письма «перипетий разрыва, основа которого, возможно, и не является теоретической», Деррида опасается, что его собеседник слишком уж упрощает вещи. Конечно, последний инцидент был смехотворным, но его не было бы «без сложных и давно сложившихся фоновых условий», которые невозможно проанализировать в обычном письме. «Мне дали понять, что сочли недопустимым то, что я встречаюсь (позднее к этому добавили… что я встречаюсь, не спрося совета у Tel Quel) с Казановой из La Nouvelle Critique». Это краткая встреча не имела, однако, никаких практических последствий в плане его политической ангажированности. «Если мой жест – согласие на встречу без „разрешения“ от Tel Quel – та имеет политическое значение, то именно то, какое я полностью принимаю: сегодня не запрещено встречаться с членом КП или со сторонником КП и еще меньше – дискутировать с ним»[604].
Связи Деррида и коммунистической партии заслуживают того, чтобы еще какое-то время на них задержаться. Пояснения по этому вопросу содержатся в интервью с Майклом Спринкером об Альтюссере. Деррида никогда не был ни членом партии, ни попутчиком именно потому, что не выносил сталинизма, даже в его мягких формах, с тех пор, как впервые увидел его в действии в начале 1950-х годов. Да и марксистская догматика, с которой он сталкивался на повседневном уровне с момента своего прихода в школу в качестве «каймана», тоже, конечно, лишь укрепляла его позицию.
Я уже понимал, что представляют собой Французская коммунистическая партия и Советский Союз, и считал их несовместимыми, скажем так, с демократическими левыми силами, которым я хотел быть верным… На личном уровне я видел, что уже в это время коммунистическая партия замкнулась в самоубийственной политике. Она проигрывала. Одно из двух: или она закостенеет в своем сталинизме и проиграет, поскольку утратит избирателей и изолируется в Европе, или она трансформируется в партию реформистской направленности, в умеренный социализм социал-демократического типа, и тоже проиграет, поскольку эту площадку занимает социалистическая партия. Вот как выглядела дилемма, фатальная апория… В определенном смысле [альтюссерианство] представляло собой жесткое направление коммунистической партии. И с этой точки зрения оно было еще более самоубийственным, чем Французская коммунистическая партия как таковая. Конечно, вместе с тем оно было не таким самоубийственным, поскольку пыталось возродить подлинное теоретическое мышление, которому, по моему искреннему мнению, надо отдать должное[605].
Все это не мешает Деррида сблизиться после разрыва с Tel Quel с несколькими членами партии, начиная с Жана Риста, которого он знает и ценит многие годы: тот был его студентом в Сорбонне, а потом опубликовал свою первую книгу «Ложе Николя Буало и Жюля Верна», которую Деррида назвал восхитительной. Одна из его следующих работ – большая поэма «Потерянный сын/потерянная нить» (Le Fil(s) perdu) представляет собой своего рода стихотворное переложение «Фармации Платона». Но в этот период Риста больше всего знают как соратника Арагона. Он начал писать в Les Lettres françaises в середине 1960-х годов, выступив в этом издании защитником авангарда и конкретно Tel Quel, пока Соллерс и его круг не порвали – довольно бесцеремонно – с партией[606].
Именно Жан Риста задумывает и составляет специальный номер Les Lettres françaises, посвященный Деррида, который вышел 29 марта 1972 года. Список авторов статей, размещенных на 12 страницах большого формата, весьма внушителен. Под оригинальной обложкой Андре Массона собрано немало текстов, в том числе Ролана Барта, Катрин Баке-Клеман, Юбера Дамиша, Жана-Жозефа Гу, Роже Лапорта, Клода Оллье, Поль Тевенен и Жана Жене. Последний, не публиковавшийся уже много лет, потрудился во время одного из своих краткосрочных визитов в Париж написать письмо в честь Деррида. Считая Деррида настоящим писателем, Жене цитирует первые строки из «Фармации Платона» и заявляет:
Для нас это введение столь же памятное, как и первая страница «Под сенью