Тем не менее мой визит в Токио, беседа с генералом Макартуром и решения, принятые после этого на основе моих рекомендаций Вашингтоном, стали решающими в изменении нашей оккупационной политики в Японии в 1948-м и 1949 годах. Поэтому считаю участие в произошедших там изменениях своим наиболее конструктивным вкладом после плана Маршалла в деятельность правительства. Ни до, ни после этого мне не удалось дать рекомендации такого масштаба и значения, которые были приняты почти полностью.
Давая свои рекомендации в 1948 году, в которых не шла речь о возможном стационировании американских войск в Японии после заключения мирного договора с ней, я надеялся – полагаю, в то время эту надежду разделял и генерал Макартур, – что нам удастся достичь понимания России о необходимости обеспечения безопасности северо-западного региона Тихого океана и без размещения в нем воинских контингентов. Я считал, что там, как и в Европе, русские не станут прибегать к военным действиям. Самую большую опасность для Японии, на мой взгляд, тогда представляли интриги, подрывные действия и возможный приход в стране к власти японских коммунистов. Только в случае, если этот процесс зайдет достаточно далеко – на его заключительной стадии, – мог возникнуть прецедент использования советских вооруженных сил для его поддержки. Вследствие этого Японии были нужны не иностранные военные базы на ее территории, а способность к обеспечению внутренней безопасности. Когда же внутреннее положение в Японии стабилизируется и в стране будут иметься достаточные полицейские силы, а также эффективная морская охрана, которая окажется в состоянии пресечь инфильтрацию с материка, мы сможем, как мне казалось, предложить России в обмен на вывод наших войск с Японского архипелага (в отношении Окинавы я был не совсем уверен) заключить соответствующее соглашение, дающее нам уверенность, что она не будет предпринимать попыток коммунизации всей Кореи. Естественно, до заключения мирного договора в этом не было необходимости. Однако этот вопрос следовало оставить открытым, дабы использовать его для заключения сделки, когда придет время начала серьезных международных переговоров.
Был ли готов генерал Маршалл действовать в конце 1948 года в соответствии с этой концепцией, мне неизвестно. Не знаю я и реальных причин того, почему наше правительство и новый госсекретарь Дин Ачесон пришли к выводу в конце лета 1949 года о необходимости заключения мирного договора с Японией. В своем дневнике я нашел запись, датированную 30 августа 1949 года, в которой говорилось:
«Полным иронии является то обстоятельство, что в данное время заключение мирного договора (с Японией) представляется единственной возможностью преодолеть внутренние административные трудности в нашем правительстве…»
Возврат к вопросу о заключении мирного договора явился таким образом не следствием объективных потребностей сложившейся ситуации, а неспособности нашего правительства использовать громоздкий оккупационный механизм, носивший на себе отпечаток вашингтонской бюрократии и находившийся под сильным влиянием военных в качестве эффективного инструмента международной политики.
Вполне вероятно, что Ачесон и Бевин во время их встречи в Вашингтоне в сентябре 1949 года пришли к мнению, что необходимо начать подготовку к заключению мирного договора с Японией. Идея эта, однако, столкнулась с сопротивлением военного лобби, поскольку следовало бы отказаться от тех льгот и привилегий, которые имели наши войска в Японии. Конфликт, по всей видимости, разрешился за счет договоренности о том, что, хотя в договоре не будет ничего сказано о сохранении американских военных баз в Японии, это будет оговорено в отдельном сепаратном соглашении с японским правительством. Если же Россия не согласится с этим – скорее всего, так оно и будет, – то мы не будем колебаться и подпишем как сам договор, так и соглашение без русских.
Такое решение этой проблемы предопределяло вопрос о сохранении американского военного присутствия в Японии, даже без попытки использовать этот фактор в переговорах с Россией, чтобы прийти к необходимому соглашению. По моему личному убеждению, возможно, именно такое решение и побудило советскую сторону к развязыванию военных действий в Корее. Однако официальный Вашингтон в то время не осознавал, к каким последствиям могли привести его действия и проводимая политика в отношении России, не пытаясь ответить на простейший вопрос, а что сделано нами, чтобы удержать советское правительство от намерений использовать военную силу в любом регионе. Я видел, что никого, кроме меня, в Вашингтоне не занимала мысль о возможной связи нашего решения действовать независимо ни от кого при заключении сепаратного мирного договора с Японией, включая вопрос о сохранении там нашего военного присутствия в последующий период времени, с одной стороны, и решением советского правительства о развязывании гражданской войны в Корее – с другой.
Весной 1950 года начались переговоры о подписании мирного договора с Японией. Думаю, что это было делом рук Джона Фостера Даллеса. Решение об оставлении на территории Японии американских войск и после заключения мирного договора к тому времени уже приняли. Оказал ли Даллес какое-либо влияние на принятие этого решения, я не знаю. Во всяком случае, он проводил его в жизнь. Правда, насколько я помню, он вкратце проконсультировался со мной в самом начале, когда стал заниматься этой проблемой. Я сказал ему, что не видел необходимости сохранения американских военных баз в Японии после подписания с ней мирного договора и что, по моему мнению, при наличии у японцев достаточных полицейских сил и достижении ими внутренней стабильности и экономического прогресса, которые позволят им успешно справиться с собственными коммунистами, острова могли бы спокойно оставаться демилитаризованными и сохранять нейтралитет по международному соглашению. Но моя точка зрения, по всей видимости, так же повлияла на него, как и на Ачесона.
Вскоре после этого разразилась корейская война. Шок, вызванный таким развитием событий у американской военной администрации в Японии, и тем более размах и характер наступательных действий в Корее вынудили нас вступить в войну, использовав в первую очередь сухопутные, морские и авиационные подразделения, базировавшиеся в Японии, чтобы доказать необходимость присутствия там американских вооруженных сил для обеспечения стабильности и безопасности во всем этом регионе.
Корейская война разрушила последние, пусть даже и хрупкие, возможности для достижения российско-американского взаимопонимания в отношении проблем тихоокеанского региона, вытекавших из демилитаризации и нейтрализации Японии. Последовавшие затем события в Китае подтвердили полное отсутствие такого взаимопонимания.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});