Россия и Япония условились воздерживаться «от принятия на русско-корейской границе каких-либо военных мер, могущих угрожать безопасности русской или корейской территории».
Они обязались «эксплоатировать принадлежащие им в Манчжурии железные дороги исключительно в целях коммерческих и промышленных, но никоим образом не в целях стратегических»
3. Согласно статье 9 Портсмутского договора, «Россия и Япония взаимно соглашаются не возводить в своих владениях на острове Сахалине и на прилегающих к нему островах никаких укреплений, ни подобных военных сооружений; равным образом они взаимно обязуются не принимать никаких военных мер, которые могли бы препятствовать свободному плаванию в проливах Лаперузовом и Татарском».
Вопрос о долгах правительству или подданным Японии откладывался до дальнейших переговоров между правительствами Японии и СССР.
Оба правительства соглашались приступить к пересмотру рыболовной конвенции 1907 г., учитывая те перемены, которые имели место с того времени.
Новая рыболовная конвенция, заключённая на срок 8 лет, была подписана после длительных переговоров 23 января 1928 г. В дальнейшем эта конвенция неоднократно продлевалась на срок одного года, причём в её условия вносились некоторые изменения.
Японо-советское соглашение имело большое значение для развития экономических отношений и связей между обеими странами и для укрепления мира на Дальнем Востоке.
На первых порах японское правительство предполагало обменяться лишь поверенными в делах. Но в конце концов оно изъявило согласие на принятие полномочного советского посла.
На XIV съезде ВКП(б) товарищ Сталин, отмечая основные факторы, которые определили некоторое равновесие сил между лагерем социализма и лагерем капитализма, подчеркнул, что «полоса войны сменилась полосой передышки», которая характеризуется возможностью установления сотрудничества СССР с буржуазными странами. Отсюда и та «полоса признаний», которая в 1924/25 г. привела к установлению нормальных дипломатических отношений СССР с 12 капиталистическими странами. Этот факт привёл к серьёзному росту международного влияния Советского Союза, который всё более и более становился решающим фактором мировой политики. Товарищ Сталин указал, что в то время, когда капиталистический мир разъедается целым рядом внутренних противоречий, мир социализма всё более и более сплачивается: «На этой именно почве и родилось то временное равновесие сил, которое положило конец войне против нас, которое дало начало полосе «мирного сожительства» между государством советским и государствами капиталистическими».
Одновременно товарищ Сталин отметил, что установившаяся полоса «совместного сожительства» не означает, что «мы ликвидировали уже все те, так сказать, недомолвки и все те, как бы сказать, претензии и контр-претензии, которые существовали и ещё существуют между нашим государством и государствами Запада».
Тем не менее внешняя политика Советского Союза, как говорил товарищ Сталин, должна быть направлена к тому чтобы «вести работу по линии борьбы против новых войн, затем по линии сохранения мира и обеспечения так называемых нормальных сношений с капиталистическими странами».
«Основу политики нашего правительства, — говорил товарищ Сталин, — политики внешней, составляет идея мира. Борьба за мир, борьба против новых войн, разоблачение всех тех шагов, которые предпринимаются на предмет подготовки новой войны, разоблачение таких шагов, которые прикрывают флагом пацифизма подготовку войны на деле (Локарно!), это — наша задача».
Упоминание товарища Сталина о Локарно находилось в связи с той конференцией победителей и Германии, которая происходила в октябре 1925 г. в Локарно и которая прославлялась как вершина «эры пацифизма».
Глава двенадцатая
Локаринские соглашения (1925 г.)
Женевский протокол. План Дауэса буржуазная печать во всём мире прославляла как первый действительный шаг к умиротворению Европы. Публицисты капиталистических стран трубили, что уступками Германии в репарационном вопросе будет достигнуто примирение между победителями и побеждёнными. Однако возможность экономического и военного усиления Германии в результате осуществления плана Дауэса пугала французов. Тревога французской дипломатии по поводу необеспеченности франко-германских границ всё возрастала.
В 1924 г., в самый разгар так называемой «эры пацифизма», вопрос о гарантиях безопасности не сходил с порядка дня Лиги наций. Среди многих проектов мирного урегулирования международных конфликтов в кругах Лиги родился англо-французский план всеобщего международного договора о взаимных гарантиях. Новый проект вызывался также соображениями внутренней политики. Правительство Макдовальда демонстрировало свой пацифизм перед рабочим классом, чтобы обеспечить себе поддержку на новых парламентских выборах. Правительство Эррио стремилось создать хотя бы видимость какого-нибудь успеха во внешней политике, чтобы сгладить впечатление от неудач французской дипломатии на Лондонской конференции 1924 г., утвердившей план Дауэса.
Выработанный Лигой наций проект всеобщего гарантийного соглашения обсуждался на пятой сессии Лиги в сентябре 1924 г. При этом вновь возникли старые споры между англичанами и французами по вопросу о безопасности и разоружении. Эррио утверждал, что сначала должна быть гарантирована безопасность установленных в Версале границ, а затем уже поставлен вопрос о разоружении. Макдональд, наоборот, доказывал, что прежде всего необходимо разоружение, точнее — ограничение вооружений.
Разногласие объяснялось тем, что Англия, уверенная в своём военно-морском превосходстве, не имела оснований возражать против сокращения вооружений на континенте. Между тем Франция, имевшая самую большую армию в Европе, была против eg сокращения. Видя в армии главную опору, она добивалась обеспечения безопасности своих границ при помощи военных союзов и установления системы всеобщей гарантии послеверсальского status quo.
Англия была против такой системы гарантий, так как не хотела чрезмерного усиления Франции. Макдональд утверждал, что «военные союзы недостаточны для безопасности государства». «Мы не верим тому, — говорил он в Женеве, — что военные союзы могут обеспечить безопасность. Мы считаем, что военные союзы без договора о безопасности подобны горчичному семени. Основное зерно таких соглашений будет расти, распустится пышным деревом, и мы можем очутиться в таком же положении, в каком были в 1914 г.».
Макдональд доказывал, что безопасность государства может быть обеспечена лишь правильно организованной системой арбитража. «Главное условие мира и безопасности, — заявлял он, — это справедливость и справедливость, не знающая страсти; это и есть то, что я называю арбитражем».
Центр тяжести возражений Эррио сводился к тому, что одного арбитража недостаточно: «Арбитраж необходим, но он недостаточен: он средство, а не цель».
«Арбитраж, безопасность, разоружение, — восклицал патетически французский премьер, — таковы, по нашему мнению, три главные колонны того храма, который вы, мои дорогие коллеги, призваны построить. Нужно, чтобы основания его были солидными, для того чтобы он мог высоко подняться в небо». Таким «основанием» этого трёхколонного храма мира Эррио считал всеобщий гарантийный договор о безопасности и неприкосновенности версальских границ.
Несмотря на споры, протокол о мирном урегулировании международных споров всё же в конце концов был утверждён на сессии Лиги 2 октября 1924 г.
Во вступительной части протокола указывалось, что цель его — осуществить «сокращение национальных вооружений до минимума, совместимого с национальной безопасностью и с выполнением международных обязательств, налагаемых коллективным выступлением».
В статье 2 державы, подписавшие протокол, заявляли, «что они ни в коем случае не должны прибегать к войне ни между собой, ни против любого государства, которое приняло бы все определённые в протоколе обязательства».
В случае споров между членами Лиги они обязывались прибегать к процедуре арбитража или к решению Совета Лиги наций. Если какое-нибудь государство нарушит это обязательство, против него должны быть приняты меры как против агрессора.
Однако обязательства, которые принимали на себя державы, подписавшие протокол, носили ограниченный и условный характер. Так, по статье 11, посвящённой вопросу о санкциях, каждое подписавшееся государство должно было противодействовать «всяким актам нападения в той мере, в какой ему это позволяют его географическое положение и особые условия его». Ясно, что такая оговорка давала возможность любому государству, подписавшему протокол, уклониться от коллективного выступления против агрессора, если бы это представилось для такого государства невыгодным или связанным с риском.