– Вот и выводы, – сказал Знак уныло: как самый старший из нас и самый нагуманитаренный, он всегда горевал о забвении культуры, о потере культурной связи с предками и растворении традиций. – Все придется оставить, оставить… А мы будем уже не людьми…
– Нелюдями, – сказал я страшным голосом.
Знак поморщился.
– Вам смешно, – сказал он с укором, – а человечество исчезнет! Байки про заповедники, в которых будут жить те, кто останутся верными старым устоям, только утешительные байки… Как и то, что сингуляры будут о них заботиться. Ерунда, сами понимаете. О них не будут заботиться даже трансчеловеки.
– Ну почему же…
Он поморщился:
– Вы держите машину на стоянке в ста метрах от дома?
– Да, мне повезло.
– Завидую, а мне минут двадцать топать. Иногда поставлю машину, а потом ловлю такси, чтобы к дому доехать… Так вот выходите из подъезда, вон ваша машина, на ходу вытаскиваете ключи… много ли обращаете внимания на муравьев, что-то роющих в трещинах асфальта, на пробежавшую жужелицу, на пролетевшую мошку? А ведь вы с ними в гораздо большем родстве, чем трансчеловек будет с нами!.. И вы, и эта мошка – биологические существа, вы дышите, питаетесь, перевариваете, опорожняете кишечник, у вас обоих примерно одинаковое зрение, слух, симметрия тела… не так ли? Но вы проходите равнодушно мимо! Никакой заботы об их нуждах.
Глава 4
Я развел руками, возразить очень хотелось, я вообще-то из возражальников, но Знак убийственно прав. С залетевшей в комнату через открытое окно осой у меня куда больше общего, чем будет с трансчеловеком. Тому не придется даже жрать в привычном смысле: жевать, переваривать, а потом кряхтеть в туалете. Подзарядка электричеством, думаю, ощущается иначе, а общаться станем не жужжаньем и помахиванием крылышками. Радио и видеосвязь с любым, с кем хочу, невзирая на расстояния, – это уже первый и такой высокий скачок…
Не какой-то трансчеловек будет подзаряжаться электричеством, а я буду. Все больше и больше отдаляясь от биологического тела, так как будут появляться все новые материалы, гаджеты, девайсы, устройства, и все это буду всобачивать в свое перестраиваемое тело, все знания мгновенно записывать в мозг, без просиживания годами в университете, так как не перестану хотеть быть сильнее, быстрее, умнее, разностороннее…
…а потом перейду с кремнийорганики на основу из силовых полей, это уже начало все ускоряющейся сингулярности.
Холод пробежал по телу, как уже часто случается со мной, когда пытаюсь представить близкое будущее. Взглянул на Чернова, сидит смертельно бледный, с синими губами и остановившимся взором.
– Алло, – осторожно сказал я. – Прием!
Он вздрогнул, слабо улыбнулся.
– Знаете, – проговорил он с мертвенной улыбкой, – что самое страшное?
– Что?
– Все произойдет с нами. Не с человечеством, хотя и с ним тоже, а именно с вами и мной. Одно дело рассуждать, как изменится жизнь через триста лет, какие машины будут, какие звездолеты и какой мощности компьютеры, другое – знать… нет, знать – не то слово! Чувствовать – вот страшно. Мы все ощутим Переход на своих шкурах. Мы сами изменимся. Мы перестанем быть людьми.
Мне почудилась, помимо страха, и тоска по тому миру, который, покидая, разрушим, я сказал с надеждой:
– Но ведь получим… больше? Нельзя же быть и человеком и сверхчеловеком?
Он с видимым трудом растянул губы в улыбку.
– Нельзя… Хотя не раз читал, да и в кино попадалось, как перед героем… нет, перед героем и героиней, так чаще, появляется некий сверкающий сгусток силового поля, превращается в человека и говорит торжественно: «Я из сто сорокового века, мы вот такие, но я прибыл к вам, чтобы вы помогли найти, остановить…», ну и прочий льстящий нам бред, что в будущем все будет такое же, только компьютеры мощнее, а морды ширше, и что даже мы им сможем помочь… ну, представьте, как нам могла бы помочь вон та гусеница с той стороны окна! Конечно, такие шедевры создают полные идиоты, мы это понимаем, но такое понимаем только мы. Люди другого стаза! И все-таки даже нам, поумневшим, страшно покинуть этот теплый уютный мир безобидных идиотов, страшно шагнуть за Стену, из-за которой возврата уже не будет.
– Возврата не будет, – повторил я, и чувство безнадежности охватило с такой силой, что в глазах защипало, я ощутил подступающие слезы.
– Не будет, – донесся его слабый голос.
Возврата не будет, подобно погребальному колоколу звучало в черепе. Самое ужасное, никто не принуждает идти ни в сингулярность, ни даже в трансчеловечность. Никто не заставлял, к примеру, покупать мобильник, но теперь от него не откажусь, никто не заставлял ставить комп помощнее, тянуть к нему выделенку, но никто не заставит меня возвратиться к диалапу, тем более – отказаться от компа, Инета, эсэмэсок, аськи…
Меня как будто ведет всеобщее вселенское поле, заставляющее делать все по своей воле. Так же по своей воле вставлю в мозг чип из первой же партии, который подключит к Инету напрямую, по своей воле заменю внутренности на что угодно, только бы по утрам не болел желудок, не кололо в боку, а о сердце чтоб вообще не вспоминал.
И так же по своей воле войду в ужасающую Стену, которая уничтожит во мне человека, превратив в нечто новое, которое нельзя будет назвать даже зачеловеком, потому что в этом термине все же звучит «человек», разве что с множеством полюсов, но на самом деле от человека ничего не останется. Даже от мира органики, от биологического мира ничего, ничего, ничего…
Я не сразу ощутил, что зубы начинают выбивать дробь. Пробежавший по спине холодок только усиливается, гуляет волнами, наконец проник во внутренности. А в мозгу вспыхнуло обреченно: вот оно… Вот то самое страшное, что обрушится на человечество…
Да, это не огненный дождь и не новая беспощадная религия. Это предельное очищение, это сверхпуританство, это одновременно и молчаливый ответ ученых на все унижения со стороны общества, которое они, ученые, создали. Но на этот раз в соответствии с духом гуманности и политкорректности не будет ни костров с ведьмами, ни религиозных войн. Ничего не будет!
Будет то, что должно произойти: пуритане на этот раз не станут перестраивать мир и переубеждать человечество жить по-новому. Хватит, убеждали, а воз и ныне там. С той лишь разницей, что теперь Содом и Гоморра расползлись по всей планете. Так что пусть эти человечики живут там, в своих простеньких утехах содомогоморья.
И они, пуритане, уйдут в другой мир. Только они.
Мила, двигаясь тихо, уносила чашки на кухню. То ли не слушала нас, то ли женский инстинкт уборки посуды переборол жуткое ощущение Невозврата, а мы, глядя на нее, зашевелились, стряхивая сковавший нас лед.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});