А высокая гравитация оказывала на сердце более тонкое и более пагубное влияние, чем простая перегрузка. Она приводила в полное расстройство хрупкий и очень точный баланс жидкостей в теле, баланс, выработанный за миллионы Лет у существа, жившего на одной и той же планете меньшего размера. Плазма стала просачиваться сквозь стенки клеток. Кровь приливала к конечностям, и лодыжки опухали, в то время как мозг, лишенный тока крови, отказывался работать. На Строне этот процесс идет медленно, но идет.
Люди не протянули бы и трех дней, если бы в их аптечках не было медикаментов: граванола, кинестана, различных стимуляторов и обезболивающих. Однако лекарства вскоре должны были иссякнуть, и тогда останется, быть может, один день, в течение которого люди еще смогут идти дальше, прежде чем упасть и умереть.
«Чего ради все это, и стоит ли этого наша цель? — то и дело проскальзывала в голове Хейма неясная мысль. — Почему мы не вернулись домой? Теперь я уже не помню».
Мысли вновь смешались. Все остатки внимания надо уделить сизифову труду: поднять одну ногу, перенести ее вперед, опустить на землю, поднять другую ногу, перенести ее… Тем временем правое плечо пошло вниз, словно на него навалилась смертельная тяжесть.
«О, да, Джосселин», — вспомнил он как будто далекое прошлое. Все были вынуждены по очереди помогать ей двигаться вперед.
Джосселин споткнулась, и оба они едва не упали.
— Надо отдохнуть, — раздался ее нерешительный искаженный голос.
— Ты отдыхала всего десять минут назад… Пошли! — он грубо дернул за связывающую их импровизированную упряжь.
Пошатываясь и спотыкаясь, они продолжали путь в течение очередных пятидесяти минут. Когда они истекли, Вадаж окликнул: «Время!»
Люди опустились на землю и легли, распластавшись на спине и тяжело дыша.
Наконец Хейм встал на колени. В глазах у него немного прояснилось, и в голове шумело не так сильно. Он даже каким-то краем сознания отметил, что окружающий пейзаж был великолепным.
К востоку горы, по которым он с таким трудом поднимался, резко устремлялись длинными хребтами и каньонами вниз, к необозримой подернутой дымкой долине. Мягкий свет вечернего солнца сменил их окраску — рыжевато-коричневую с каменными красными расплывчатыми пятнами в тех местах, где рос лес — на великолепный цвет тлеющего заката. Неподалеку ярко сверкал ручеек, извиваясь между валунами, чтобы потом разветвиться на несколько пенистых водопадиков, чей шум напоминал звон колокольчиков в неподвижном воздухе. Над образованными им озерками роились похожие на насекомых существа с радужными крылышками.
На западе горы высились черной громадой, освещаемой лучами заходящего солнца, которое словно бы зацепилось за их вершины. Снежный пик Лохан, красотой и совершенством напоминавший Фудзи, поражал своей неземной зеленовато-голубой окраской на фоне фиолетового неба. Вокруг него скалы отбрасывали густые тени, скрывая от глаз Хейма то, что ждало его впереди. Но он мог различить лес, до которого было чуть больше километра. С помощью полевого бинокля он определил также, что лес этот довольно густой, с подлеском и зарослями кустарников. Но обходной путь был бы слишком велик: даже в бинокль не видно было ни северной, ни южной оконечности леса, в то время как ширина его могла оказаться совсем небольшой.
Вадаж тоже смотрел в ту сторону.
— Мне кажется, на сегодня хватит, — сказал он.
— Еще рано, — возразил Хейм.
— Но солнце вскоре скроется за этим высоким горизонтом. А мы чертовски устали, и к тому же завтра нам придется продираться через эту чащобу. Хороший отдых для нас все равно что хорошее капиталовложение, Гуннар.
«Черт, мы и так спим по девять часов из восемнадцати!» — подумал Хейм, взглянув на остальных, почти не видя их лиц. Он уже научился легко узнавать их по скафандрам. Джосселин уже отключилась. Утхг-а-К-Тхакв был похож на блин, растекшийся по земле. Вадаж и Брэгдон сидели по-турецки, но согнув спины. В теле самого Хейма каждый нерв трепетал от страшного переутомления.
— Хорошо, — сказал он.
Есть особенно не хотелось, но он заставил себя развести водой немного порошка и протолкнуть эту кашу сквозь специальный шлюз для питания. Когда с этим было покончено, Хейм вытянулся на спине, насколько позволял рюкзак. Прошло некоторое время, прежде чем он осознал, что спать не хочется. Изнеможение, боль и шум в голове — да, все это было, но желание спать отсутствовало. Он не знал, что тому виной: переутомление или зуд давно небритого лица.
«Боже мой, Боже мой, чего только не отдал бы я за душ, чистое белье и свежий воздух!»
Он отогнал от себя эту мысль. Положение и так было тяжелым, и лишний психологический риск был ни к чему.
Рывком поднявшись, он сел и стал смотреть, как гаснет свет на горе Лохан. Небо темнело, возвещая о близости ночи, на нем уже загорелось несколько звезд, и почти в самом зените неподвижно застыл маленький полумесяц внешней луны.
— Вы тоже?
Хейм повернулся, чтоб разглядеть говорившего. Рука Гуннара непроизвольно потянулась к пистолету. Рядом был Брэгдон.
Тот насмешливо улыбнулся.
— Спокойно. Слишком надежно вы нас обезоружили, обезопасили.
И спустя мгновение, добавил:
— Чтоб вам провалиться!
— А кто первый заварил эту кашу? — огрызнулся Хейм.
— Вы, еще тогда, в Солнечной Системе. Я слышал, что по мнению Иисуса, сама смерть является актом искупления. Быть может, когда мы умрем здесь, на Строне, вы частично искупите свою вину перед тем, кого нам пришлось здесь похоронить.
— Не я его застрелил, — процедил Хейм сквозь зубы.
— Данная ситуация возникла по вашей вине.
— Заткни свою глотку, пока я не дал тебе хорошего тычка.
— О, я не претендую на безгреховность. Я должен был организовать все более тщательно. Вся человеческая раса по уши погрязла в грехе.
— Прежде я уже слышал это высказывание, но я с ним не согласен. Человеческая раса — это не что иное как агломерат отдельных видов. Индивидуум ответственен за свои персональные поступки.
— В том числе, и за такие, как организация частных войн? Говорю вам, Хейм, этот человек был бы сегодня жив, если бы вы оставались дома.
Хейм украдкой бросил взгляд сквозь мрак. Он не мог ни разглядеть лицо Брэгдона, ни разобраться в нюансах искаженного голоса.
— Но послушай, — сказал он, — я мог бы обвинить тебя в убийстве с целью вмешательства во внешнюю политику. Моя экспедиция носит легальный характер. И возможно, у нее даже больше сторонников, нежели противников. Мне страшно жаль Грега. Он был моим другом. Однако ему была известна вся степень риска, и он пошел на это добровольно. Умереть, сражаясь за стоящее дело, не самый худший способ смерти. Вы же слишком много на себя берете.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});