Да уж, это противоречило всему бахорскому мировоззрению, которым так гордился Андреас, однако алхимик остался непреклонен:
– Я всё сказал, мессер.
– Очень хорошо, Олли. – Помпилио вновь потянулся за газетой. – Можешь идти.
– Но прежде, чем вы примете окончательное решение, мессер, вы должны узнать, что вчера меня навестили агенты Компании. А точнее – люди из Департамента секретных исследований. – Мерса выдержал паузу, после чего прыгнул в омут: – Они наняли меня следить за вами.
Какого-то особенного интереса новость не вызвала. Помпилио, как и собирался, взял газету, но к чтению не вернулся, вновь откинулся на спинку кресла и осведомился:
– Почему ты не отказался?
– Мне четко дали понять, что отказ невозможен. – Алхимик припомнил сопровождавшего Пачика здоровяка и уточнил: – Абсолютно неприемлем.
– Почему ты мне об этом рассказал?
– Ну… – «Потому что не мог не рассказать после подслушанной исповеди, вот почему!» Да и Бабарский вел себя так, словно не сомневался в предательстве алхимика. – Я ведь прошу оставить меня на «Амуше», а значит, должен всё рассказать. Иначе получится нечестно.
– И снова хорошо сказано, – равнодушно произнес Помпилио. И с усталой вежливостью осведомился: – Много предложили?
– Сто цехинов в год. Особо интересные сведения оплачиваются отдельно.
– Заплатили или только пообещали?
– Заплатили вперед.
– Вот и славно, Олли, теперь ты знаешь, что такое легкие деньги.
Помпилио развернул газету. Мерса помялся.
– Это всё?
– Не волнуйся, я не уменьшу тебе жалованье на сто цехинов. Рассматривай эти деньги как премию.
Безразличие адигена смутило даже Олли, который всегда знал, что сказать и как себя вести. Он не понимал, что происходит. Он ведь только что сознался в предательстве, а Помпилио ограничился лишь вялыми расспросами о сумме сделки!
– Вас это совсем не беспокоит, мессер?
– Твоя связь с Департаментом?
– Да.
– Я из семьи Кахлес, Олли, мой брат – один из двенадцати лингийских даров, поэтому меня стараются держать в поле зрения. Почти вся команда сидит на жалованье у какой-нибудь разведки. А Бедокур, насколько я знаю, выдаивает наличные из трех служб сразу. Ему платят каатианцы, верзийцы и галаниты. – Помпилио отвечал, не отрывая взгляд от газеты, алхимик видел лишь лысую макушку. – Но Бедокура можно понять – у него большая семья: четыре сестры, которых нужно выдать замуж и обеспечить приданым.
– И вас это не беспокоит? – повторил Мерса.
– А почему это должно меня беспокоить?
– Ну… я буду встречаться с агентами Департамента… – Выдавливая невнятные объяснения, алхимик чувствовал себя полным кретином. – Что мне им рассказывать?
– Всё, что сочтешь нужным. Кроме того, что нельзя.
– А что нельзя?
– Сам поймешь.
– То есть у вас есть тайны?
Помпилио чуть наклонил газету и устало посмотрел на алхимика. Разговор, судя по всему, ему изрядно надоел.
– У меня много тайн, Олли, поэтому меня стараются держать в поле зрения. А теперь отправляйся в арсенал и тщательно проверь все патронташи.
* * *
– Без боя? – недоверчиво переспросил Нучик.
– Ни единого выстрела, – спокойно повторил Нестор. – Я загратиец, барон, и мне претит убивать соотечественников. К тому же у меня на них планы.
– Какие?
– Я буду их королем.
Они разговаривали посреди ровной, как стол, южной степи, грудь которой рассекал шрам железнодорожного полотна. Салуанские холмы остались далеко позади, победа – еще дальше, за пределами восприятия, поскольку Нестор счел ее «временным успехом». «Королевская армия еще не разгромлена!» И наемники, к большому удивлению Нучика, даже не пикнули, даже не намекнули о необходимости отдыха.
Разгромив королевскую армию, наемники тут же принялись готовиться к следующим сражениям. Галанит думал, что Гуда займется перегруппировкой, посадит своих людей на захваченные бронетяги и оставленных драгунами лошадей, однако Нестор свалил наземный корпус на помощников, а сам направился навстречу Махони, приказав механикам «Длани справедливости» гнать что есть мочи. Затем он переговорил с генералом по рации и на аэроплане спустился на землю, собираясь вести переговоры один на один, да еще и на территории Махони.
– Вы будете их королем? – переспросил Нучик.
– Ага, – дружелюбно подтвердил Гуда, с улыбкой разглядывая замерший в тысяче шагов бронепоезд.
– Инкийским королем, – уточнил галанит. – На севере мы установим республику.
– Да, я помню. – Фраза прозвучала небрежно, Нестор попросту отмахнулся от надоевших повторов.
«Он опасен! Он почуял свою силу и стал непредсказуем! Мы ошиблись на его счет!»
Но Нучик понимал, что неспособен остановить Гуду. Не сейчас и не здесь, потому что вокруг бескрайняя степь, а все сопровождающие преданы адигену. Нужно дать знать на Галану, нужно предупредить Мойзу Пачика и надеяться, что возбужденные Трудовой партией северяне сумеют дать отпор адигену. Все это нужно сделать, обязательно нужно, но пока придется играть роль верного помощника.
– Может, все-таки передумаете? – промямлил Нучик. – Ваше предприятие кажется опасным.
– Барон, вы использовали неправильное выражение, – рассмеялся Нестор. – У меня не предприятие, я просто беру то, что мне принадлежит.
И спокойно пошел вперед. Веселый, довольный и абсолютно уверенный в себе.
«…Такой огромный, такой мощный и такой… бесполезный».
Махони медленно шел вдоль бронепоезда, шел на важную, возможно – важнейшую в жизни встречу, но думал почему-то о том, что:
«Какой он огромный, мощный и… бесполезный».
Бронепоезд казался генералу воплощением королевской армии: самоуверенный, грозный, хорошо оснащенный и… неспособный оказать сопротивление неукротимому врагу. Два защищенных локомотива: спереди и сзади, платформы с орудийными башнями, платформы с зенитными пушками, бронированные пулеметные гнезда, ощетинившиеся хищными стволами «Шурхакенов», бронированные пушечные гнезда – из них смотрели автоматические «Марту», бронированные вагоны, способные выдержать прямое попадание стомиллиметрового снаряда… Натуральное воплощение невиданной мощи.
Бестолковая груда железа.
А позади бронепоезда – эшелоны с солдатами и артиллерией, девять пехотных полков, огромная сила. Полностью деморализованная известием о гибели бронебригады и кавалерийского корпуса.
Махони шел вдоль насыпи один – такова была договоренность с Нестором, – и шел медленно, не желая показывать, что нервничает. Его никто не сопровождал, но генерал знал, что за ним наблюдают сотни глаз. Солдаты, офицеры, железнодорожники – все они знали, куда идет Махони и для чего он идет. Все они смотрели на него и все ждали от переговоров мира. Потому что не хотели воевать. Потому что до колик боялись кошмарного Нестора, невесть каким образом разметавшего по степи несокрушимую бронебригаду. Потому что хотели жить. Потому что война уже проиграна. Проиграна в их головах, а значит – и в самом деле.