Читать интересную книгу Хор мальчиков - Фадин Вадим

Ей бы хотелось уйти долой с глаз тех, кто её знал, да они уходили и сами: время от времени кто-то из людей, ей знакомых, пропадал, проявляясь потом далеко за границей, но она не испытывала к ним зависти, оттого что уезжали кто — в Израиль, пугающий убийственным климатом, а кто — в Штаты, страну слишком далёкую, для того чтобы мечтать о ней как о новом своём доме. При случае Мария привычно говорила, что вот в Европу — да, уехала бы, не раздумывая, — однако туда никто не звал.

Позвали, как водится, неожиданно: мелькнули то ли анекдоты, то ли слухи, потом — доверительные известия вполголоса, и наконец всем стало известно, что теперь эмигрантов из Союза стала принимать Германия («Какая, Восточная?» — «Да теперь — единая?» — «Всё равно, это самый центр Европы — Господи, рукой подать до… до всего!..»). Мария, после прежних своих заявлений, казалось, могла не колебаться и засуетилась было, но её скоро осадили: в этой земле вовсе не ждали таких, как она, полукровок (она, впрочем, так и знала, что дело не обойдётся без подвоха). Половинчатость её национальности попортила ей немало крови ещё при старой власти; теперь всё повторялось, пусть и с обратным знаком, — при новой.

Помог, как мы уже знаем, случай, и она всё ж уехала, как оказалось, навстречу продолжению романа. Свешников тут был ни при чём; встреча с ним за границей тоже пока ещё ничего не нарушила.

Ей порой представлялось, что они двое живут не просто каждый сам по себе, а — в разных мирах, и, двигаясь в одну сторону, никогда не сойдутся вместе. Такая параллельная жизнь виделась им всё же неодинаково, и если, по Свешникову, их разделяла сплошная стена, то в воображении Марии эта фанерная, как в бараке, перегородка преобразилась в прозрачную занавеску, и здесь можно стало, по крайней мере, подавать друг другу знаки. Сами же миры обладали тем неприятным свойством, что гибель человека в одном из них вовсе не отзывалась рождением его же — во втором.

Мария вдруг всполошилась, что Свешников может не вернуться из Москвы.

— Я одинока, как проститутка, — пожаловалась она новой соседке Ирме.

— Почему — как? — брякнула та.

Соседка появилась несколько дней назад, а до тех пор Мария жила одна в неудобной квартирке, выходившей прямо, без предисловий, на лестницу, сбоку — на ступеньки, так что при выходе нужно было осторожничать. Это жилище, состоящее из двух каморок, не имело своих ни душа, ни кухни, и новых охотников поселиться там не находилось, отчего ей, быть может, и удалось задержаться в общежитии на лишний год. У Ирмы, однако, не оставалось выбора: она угодила в большой заезд, когда хайм набился до отказа. Мария встретила известие о подселении с понятным неудовольствием, но несколько первых дней почти не видела и не слышала новой жилицы — пока однажды, возвращаясь к себе, не нашла её сидящей в общей кухне на подоконнике: та захлопнула дверь, оставив ключ в комнате. Картина была трогательной: брошенная девочка, сиротка, отчаявшись достучаться хотя бы в какой-нибудь дом, прикорнула у случайного окошка. К ней легко удалось мысленно примерить одежду воспитанницы строгого института — серые пелерина, фартучек, башмаки… Впрочем, нынешние блузка и пёстрые колготки определённо ей шли.

— Вот в чём прелесть одинокой жизни, — не к месту весело сообщила Ирма, — случись что — и остаёшься ночевать на приступках.

«Если не вернётся мой друг, — захотелось отозваться Марии, — то случись что — и некому будет похоронить», — но она замешкалась с ответом — не оттого, что почуяла несуразицу, а боясь, как бы потом не пришлось рассказывать всё в лицах — о том, например, что после одинокой жизни приходит и одинокая кончина и что на похоронах Захара Ильича были кроме неё только двое (порывался ещё и Свешников, чтобы не оставлять женщину одну, но Мария запретила ему, так и не посвящённому в её историю: иначе пришлось бы открыть, кем ей приходился этот Захар Ильич, а там, пожалуй, открылись бы и другие секреты…).

— А я о себе вот что думаю, — всё-таки решилась она. — Случись что — и даже некому будет похоронить.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— До похорон ещё дожить надо… Сколько же вам лет, девушка?

— Скоро будет больше, — ответила Мария и наконец улыбнулась: — Вот и поговорили.

Поговорили — можно сказать, в первый раз. В час вселения соседки Мария спешила по делам, уже опаздывала, и когда комендант представила новенькую, лишь успела известить обеих, что очень рада, что надеется (умолчав на что), — и застучала каблучками прочь; с тех пор, вплоть до вечернего приключения (в прямом смысле, когда при ключе оказалась одна она), им так и не удалось поболтать о том о сём.

— Нашли место, — заметила Ирма.

Других мест и в самом деле пришлось бы ещё поискать. В доме не было ни общих помещений — гостиной или вестибюля, — ни двора, оставались одни кухни, но в них, за стряпнёй, и беседы велись бы — кухонные, и только сегодня поздний час, ещё и подчёркнутый долгим ожиданием на подоконнике, позволил не замечать обстановку. Мария чувствовала себя так, словно была в чём-то виновата — в том ли, что припозднилась, или в том, что давно свыклась с этим жилищем.

Теперь она позвала соседку к себе.

— Сидим в своих комнатёнках, как в лифтах, — сказала она.

— А я как раз хотела спросить, что здесь делают вечерами — куда-то ходят, что-то смотрят, слушают?

— И это ваш первый вопрос! Других новичков интересовали вещи попроще: стирка, стряпня… — В ответ Мария, кажется, готова была выложить всё: и то, что знала, и то, что — нет… — Наш город — хорошая дыра, — предупредила она.

— Я здесь не задержусь: муж уехал раньше и теперь живёт в Кёльне.

— О, это уже кое-что. Хотя всё может оказаться не так просто. Не загадывайте. А в нашей всё-таки дыре человеку с запросами может прийтись нелегко: многого будет не хватать. Впрочем… здесь, например, есть приличный оркестр. Как заметил мой друг, в этом доме книг не читают, а вот концерт не пропустят.

— И я не пропущу.

— А я, знаете, на днях едва не уехала отсюда, — призналась она Ирме, и когда та угадала: «Не в Россию ли?» — с удовольствием подтвердила: — На пару недель. Нужно было помочь привезти оттуда книги. Да и в «старые земли», то есть на запад, тоже чуть не уехала, ещё в прошлом году, насовсем, причём как раз в вашу сторону, в Аахен.

— В мою сторону!..

— Каких-нибудь полчаса от Кёльна. А представьте, мне вдруг пришло в голову, что если б я давно жила там и мы с вами, незнакомые, случайно встретились, то ведь никогда бы не узнали, что когда-то, в запасном варианте, наша встреча намечалась вот в этой комнате.

— И что же вы — раздумали?

— Нет, проще: вышла неудача с деньгами… Расскажу как-нибудь потом. Непременно расскажу: вам это пригодится.

Хорошо, если б пригодилось — ей самой, собиравшейся начинать всё заново: осваиваться в пространстве, строить планы на оставшееся будущее (а это — захватывающее занятие) и наконец завести себе нормальное жильё — только не здесь, не в бывшей ГДР.

— Разве на западе мёдом намазано? — усомнилась Ирма. — От добра добра не ищут.

— Не знаю, что называть добром. Здесь, где мы к несчастью оказались, слишком пахнет советскими временами. Они ещё не выветрились. Прежние чиновники никуда не делись, как были, так и остались на своих местах.

— Что вам до них? Разве нельзя не обращать внимания?

— Не выходит. Скоро увидите сами: вас тут поводят по множеству кабинетов, дадут разрешение на работу и тому подобное, а потом будете учить язык. Тогда вы совсем лишитесь свободного времени: первую половину дня наши люди проводят в школе, а потом до ночи делают уроки.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— Знакомо. Только не знаю, придётся ли… Там, дома, я преподавала в школе немецкий.

— О, как всё невпопад, — не смутившись, а всего лишь огорчённо, произнесла Мария. — Но тем более… послушайте мой совет: вы, наверно, всё превзошли, пусть так, только оставьте это при себе и не отказывайтесь от курсов. Да вам и не позволят отказаться. Там платят хорошую стипендию, а вам эти деньги скоро пригодятся. Сами понимаете, по здешним местам ваша специальность — не подарок.