Читать интересную книгу Хор мальчиков - Фадин Вадим

Впрочем, не сбеги он сам за границу — и тоже, глядишь, зарабатывал бы на хлеб сбытом какого-нибудь импортного завалявшегося концентрата. Торговля, казалось, стала в России основным занятием, и Свешников приготовился к непременным расспросам о том, нельзя ль и в его немецком городе наладить какую-нибудь куплю-продажу, и уже придумал нужные ответы, но здесь, видно, у каждого уже худо-бедно устоялись деловые связи и было бы рискованно ему нарушать равновесие.

Никто не поинтересовался состоянием дел Свешникова, и лишь Бунчик волновался:

— Тебе придётся вернуть ссуду?

— Я не брал ссуды, — терпеливо объяснил Дмитрий Алексеевич, оставив за скобками и то, что ему её и не предлагали, и то, что местным властям безразличен его послужной список (если б он посмел его обнародовать), и то, что останься он в Москве, ему не хватило бы жалкой пенсии; он хотел сказать, но не сказал, что прожил достаточно много для того, чтобы научиться сравнивать и вдруг увидеть, как стало холодно в родном городе.

— С другой стороны, сам подумай: рассчитывать на работу пожилому иностранцу… — всё ещё отвечал он Бунчику — умолчав, что и не хотел бы её найти, а встретив понимающий взгляд Распопова, смешался и лишь через секунду, снова подняв глаза, кивнул тому: имело смысл продолжить прошлогодний разговор.

— Ты же как будто классный специалист… — возразил кто-то.

— Будь я хоть Архимедом… Если у тебя нет старых деловых связей — а у меня там их нет — оставь надежды. Кажется, никто не изучает списки прибывших эмигрантов в поисках имён… Утечка умов идёт сама собою, только ею надо ещё захотеть воспользоваться.

— Но Израиль и Штаты…

— Израиль — да, Штаты — да, а в Германии — опасаются, что наши специалисты отнимут рабочие места у немцев.

— Сдаётся, у нас всё-таки больше справедливости.

Свешников сделал протестующий жест:

— Больше или нет, но при чём тут мы с тобой? Нас не спрашивают ни тут ни там, а мнения меняются — и быстро. О той же справедливости недавно существовали другие понятия, и проще считать, что её больше нет в природе.

— Но ты — уехал?

— Справедливая, кстати сказать, поправка.

Таким манером, да ещё подогреваясь водкой, можно было б говорить долго, постепенно дойдя до самых неудобных тем, оттого что все тут были свои, близкие люди (ни в какой компании не расслабишься так, как с одноклассниками), и Свешников, согласившись про себя, что они имеют право знать о нём всё и что это всё придётся рассказать, если спросят, понял, что в этой компании больше не знает ничего ни о ком. Наверняка у всех его сверстников ушли в небытие старые семьи и сложились новые, сами они давно стали дедами, и того, что Свешников теперь мог рассказать о каждом, не хватило бы и на гостиничный бланк: только имена он и помнил, год рождения был у всех один, о партийности больше не могло быть речи, но заполнению подлежали ещё и такие графы, как род занятий, вкусы жены, успехи детей… У него самого в таком опроснике осталась бы уйма пустых мест.

О чём он начал расспрашивать ещё в прошлый раз — это о профессиях.

— Слушайте, Ким же не пришёл! — внезапно понял он.

— Обещал будто бы… Да ещё не вечер…

— У тебя к нему дело? — лениво поинтересовался случившийся рядом Распопов.

— Ты забыл, что мы дружили? Но — только в школе, а потом он подался в какой-то случайный вуз — в нефтяной — и пропал… Дело же, если угодно, есть как раз к тебе. Только не сию минуту.

Скоро они с Распоповым решили, что — и не сегодня.

На следующий день они сошлись у своей бывшей школы.

Дмитрий Алексеевич не знал, как себя держать с однокашником — как со школяром, рядом с которым прошли десять лет, а врозь — все сорок, или как с деловым партнёром? Соответственно и заговорить о займе он мог по-разному; впрочем, он до сих пор никогда и ни у кого не просил денег для себя.

Теперь приятели посмотрели один на другого внимательнее, чем накануне, на людях, посетовали на бег времени, наметивший на лицах неаккуратные колеи, и решили, что им безотлагательно следует выпить — что, правда, разумелось как бы само собою (и что, конечно, было заранее ясно и поднаторевшему в сюжетах читателю, ждущему почти от всякого литератора, что тот, едва захотев свести для неурочного разговора двух действующих лиц мужского пола, непременно снабдит их бутылкой — как будто для того, чтобы развязать им языки, тогда как в действительности развязывать язык бывает нужно лишь одному ему, автору). В нашем случае два бывших одноклассника и впрямь поначалу не находили слов — из-за того, что в школе вовсе не дружили близко; тогда каждый в классе держался своей компании, да у Свешникова её, компании, и не составилось: болезненный мальчик, он пропускал много уроков, а в здоровые дни поскорее спешил из школы домой читать разные книжки в то время, когда товарищи придумывали совместные развлечения или, как его нынешний собеседник, Толя Распопов, бегали с мячом по спортивной площадке.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Анатолий приехал раньше и ждал, сидя в машине. Распахнув навстречу старому приятелю дверцу, он первым делом осведомился:

— Что, командир, едем? Или идём — и куда? Учти, я вырвался всего на часок.

— Если ты так спешишь, то и командуй парадом. Хотя само по себе моё дело решается в минуту: либо «да», либо «нет».

— Никакие дела, усвой, наспех не решаются. Всякий раз выходит, что слово за слово — и обязательно вылезет закавыка. А нам как раз хорошо было бы крепко выпить да подналечь на гастрономию, только я, так уж вышло, в цейтноте и — за рулём.

— Собственно, так же настроился и я: что за встреча всухую? А ты…

Распопов сдался быстро:

— Ладно, глоток и я себе позволю.

Свешников, видя, как всего за год изменился без него город, принялся было расспрашивать, где в Москве можно посидеть, не теряя достоинства, куда здесь, с кем и зачем ходят, но увидев через плечо приятеля соблазнительный подъезд, оборвал сам себя:

— Да хотя бы и сюда, а?

Они оказались в стильно обставленном тесном помещении — без вывески над дверьми, но, видимо, известном в округе: всякий посетитель входил уверенно, как завсегдатай, не вглядываясь в полумрак.

— Неплохо, однако. И всё ж — ни одной парочки, — заметил Свешников.

— К вечеру, может быть… Честно говоря, не бывал. Но, смотри, вот и девочки, — кивнул Распопов на двух молодых женщин, устраивавшихся по соседству. — Они, видно, из банка, что в этом же доме… Как раз время обеда. Не мешало бы подкадриться, а?

— У тебя же всего час.

— У них и того меньше. Договоримся хотя бы на будущее, на вечер.

— Тебе хорошо: у тебя есть будущее, — рассмеялся Дмитрий Алексеевич.

— Хм. Зачем же ты уехал?

— На каком-нибудь интервью я красиво ответил бы: чтобы не остаться в прошлом. А в действительности от игры словами не бывает проку. Мы встретились не для этого.

— Нет, нет, ты не ответил. Я только сейчас сообразил, что тебе ничего не светит ни завтра, ни потом. Ты ведь, насколько я знаю, детей не завёл? Так стоит ли что-то затевать? Захочешь двигаться — и некуда.

— Не забывай, что все мы — пенсионеры. Большинству из нас двигаться уже или некуда, или не по силам. Но двигаться, Толя, можно не только по лестнице.

В ответ он услышал:

— Давай-ка обойдёмся без назиданий. На взрослых мужчин…

—.. они оказывают обратное действие?

— Вот ведь понимаешь, а — учишь. Это девушкам простительно: «если бы молодость знала…» — и, словно спохватившись, что как раз о девушках и позабыл, повернулся к соседнему столу, заговорив неожиданным басом: — Что-то я вас здесь не встречал раньше.

— Раньше тут и кафе не было, — с коротким смешком и немного свысока отозвалась одна из женщин, брюнетка в чёрном костюме; вторая была — беленькая и в белом, и вместе они выглядели как на примелькавшейся рекламе виски, какую Свешников, давно ещё навидавшись в журналах, ждал встречать на каждом шагу за границей — и не встретил. Теперь ему стало интересно, как составляются такие пары, не придумываются же дизайнерами, — скорее, тут дело было в озорном желании каждой иметь под рукой свой негатив.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})